Юггот

Не следует путать с Югот.

Юггот
Информация и данные
Вселенная	Мифы Ктулху
Расы	Ми-го
Известные представители	Тсатхоггуа, Ксаксаклут
Создатель	Г.Ф. Лавкрафт
Жанр	научная фантастика, литература ужасов

Юггот (англ. Yuggoth) — вымышленная планета на краю Солнечной системы, которая появляется в творчестве Говарда Лавкрафта и мифах Ктулху. Лавкрафт отождествляет Юггот с Плутоном, однако его последователи утверждают, что это огромная планета, движущаяся по орбите, перпендикулярной орбите остальных планет Солнечной системы где-то за Нептуном.

Юггот впервые упоминается в цикле сонетов Лавкрафта «Грибы с Юггота», более конкретно описывается уже в рассказе «Шепчущий во тьме». Планета наиболее известна тем, что там расположена колония Ми-го, которую используют как перевалочный пункт на пути с Земли в космос (к созвездию Большой медведицы) и обратно. Города Ми-го построены из чёрного камня и состоят из домов-башен без окон. Солнце на Югготе светит не ярче остальных звезд. Город Ми-го расположен на краю бездны, в которой обитает древнее и ужасающее существо Ксаксаклут. Временами, когда оно поднимается из бездны, Ми-го вынуждены покидать город.

Кроме того, на Югготе Ми-го добывают ценный для них и неизвестный для людей металл ток'л, используемый ими как для изготовления цилиндров для хранения мозгов, так и для других целей (например, религиозных).

Спутниками Юггота являются Нитон (англ. Nithon), Тог и Ток.

Ссылки

• [www.haostemple.org/publ/3-1-0-23 Юггот в творчестве Лавкрафта] / darkmerchant, статьи сайта "Черное Солнце", 14.08.2009

Отрывок, характеризующий Юггот

«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.