Каллен, Найджел

Ричард Найджел Каллен
Richard Nigel Cullen
Прозвище	"Ape"
Дата рождения	5 июня 1917(1917-06-05)
Место рождения	Ньюкасл, Австралия
Дата смерти	4 марта 1941(1941-03-04) (23 года)
Место смерти	Химара, Албания
Принадлежность	ВВС Великобритании
Род войск	военно-воздушные силы
Годы службы	1937–41
Награды и премии

Ричард Найджел Каллен (англ. Richard Nigel Cullen; 5 июня 1917, Ньюкасл, Австралия — 4 марта 1941) — австралийский лётчик ас, по отцовской линии еврейского происхождения, принимавший участие и погибший во Второй мировой войне. Воевал в рядах британской королевской авиации (RAF). Награждён крестом «За выдающиеся лётные заслуги» (DFC).

Молодость

Каллен родился в Ньюкасле, Нового Южного Уэльса 5 июня 1917 года Найджел Каллен был сыном Горация Дэвида Каллена (Horace David Cullen, настоящее имя Гораций Дэвид Коэн — Horace David Cohen) и его жены Hero. Дядей мальчика был будущий генерал-майор Пол Каллен (Paul Alfred Cullen). В маленьком возрасте родители Найджела увезли его Англию, где он поступил в Sherborne School в Дорсете, после чего он учился в Колледже воздушной инженерии (College of Aero Engineering) в Челси. Полный любви к приключениям он принял участие в гонках на мотоцикле в Brooklands в 1934 году, и, позже, в Гражданской войне в Испании. Не совсем ясно был ли он рядовым добровольцем в составе Интернациональных бригад, или каким либо образом использовал своё образование в рядах республиканской авиации. Он получил ранение в живот, что потребовало его репатриации в Англию Когда он вновь встретился со своими друзьями из Brooklands, он не захотел вести разговор о Испании, кроме единой высказанной им фразы, что «война будущего будет вестись в воздухе».

Каллен жил в Putney, когда он вступил в Британскую королевскую авиацию (RAF) в 1937 году, и, после кратковременной подготовки, стал офицером-пилотом 9 августа

Война

Завершив испытательный срок в мае 1938 года, Каллен стал «лётным-офицером» (flying officer) 31 декабря 1939, вскоре после начала Второй мировой войны Посланный на Ближний Восток, он начал свою военную службу в 267-й эскадрильи (No. 267 Squadron RAF), которая была соединением транспортных самолётов, перевозивших пассажиров и грузы в и из Египта Однако Каллен стремился получить назначение на боевые самолёты и вскоре получил назначение в 80-ю эскадрилью (No. 80 Squadron RAF), которая летала на бипланах Gloster Gladiator, типе который был устаревшим ещё до начала войны

Гладиаторы

Получив от коллег прозвище «Ape» в силу его внушительного телосложения, он описывался своими товарищами пилотами как «большой, улыбчивый, длинорукий гигант из Putney, с непреодолимым наступательным духом и вполне бесстрашный».

Каллен получил боевое крещение 9 октября 1940 года, после того как получил задание в одиночку найти пропавший союзный грузовик. Не сумев обнаружить грузовик, он заметил 5 итальянских штурмовиков Breda Ba.65 к югу от Сиди-Баррани и немедленно пошёл на их перехват. Каллен доложил что он вероятно сбил 1 самолёт, однако итальянцы сообщили, что все их самолёты вернулись на базу.

Греция

В конце октября 1940 года итальянские войска вторглись в Грецию. Греческие войска отразили нападение, нанесли итальянцам поражение в сражениях на Пинде (28 октября-13 ноября) и при Элеа Каламас (2-8 ноября) и перенесли военные действия на территорию Албании. Победы греческой армии в этой войне стали первыми победами армий антифашистской коалиции над странами оси. Греческие ВВС насчитывали только 79 устаревших самолётов против 380 самолётов итальянской Regia Aeronautica, но в целом успешно справлялись с поставленными задачами. В декабре 80-я эскадрилья RAF была переброшена в Грецию, чтобы оказать поддержку наступавшей греческой армии и малочисленным ВВС Греции. Здесь Каллен одержал свою первую подтверждённую победу. 30 декабря 1940 года он сбил около полуострова Кассандра трёхмоторный бомбардировщик Savoia-Marchetti SM.81 Pipistrello. На следующий день он был повышен в звание лейтенанта (flight lieutenant). Между тем, греческая армия, развивая своё наступление в Албании, одержала победы над итальянцами при Химаре (13-22 декабря 1940) и в ущелье Клисура (6-11 января 1941 года). 28 января 1941 года, Каллен доложил о своей второй победе. В этот день, находясь в наступательном патрулировании над Албанией, между Kelcyre и Premet, в составе группы 14 «Гладиаторов» из 80-й британской эскадрильи, он атаковал 4 Fiat BR.20 Cicogna и 5 CANT Z.1007 Alcione бомбардировщиков итальянской Regia Aeronautica. Он сообщил что уничтожил Z.1007, но вероятно он открыл огонь по самолёту, который был уже сбит другим лётчиком. Через несколько дней Каллен доложил, что сбил истребитель Fiat CR.42 Falco 9 февраля и бомбардировщик Savoia-Marchetti SM.79 Sparviero 10 февраля. Затем он прибавил 2 победы в ходе одного полёта 20 февраля над Албанией. После того как, сопровождая союзные бомбардировщики, он сбил один Fiat G.50 Freccia, он обнаружил поблизости 2 группы самолётов CR.42 и сбил один из них. В ходе этого боя, он был легко ранен пулей в руку. Несмотря на то, что RAF заявили о 6 уничтоженных 20 февраля итальянских самолётов и 2 вероятно уничтоженных, включая победы Каллена, итальянские источники заявляли, что только один Fiat G.50 361-й эскадрильи был сбит и его пилот погиб, и один G.50 395-й эскадрильи был повреждён в бою и позже был разрушен огнём при вынужденной посадке в Берате. 23 февраля, Каллен уничтожил трёхмоторный гидросамолёт CANT Z.506 Airone приводнившийся у греческого города Превеза, при его попытке взлететь. Вначале Каллен просто не давал итальянцу взлететь, затем, когда тот отказался остановиться, уничтожил его при втором проходе. Однако результат не был добавлен к его официальным победам, поскольку итальянский самолёт не был в полном полёте на момент его уничтожения

Hurricane

В феврале 1941 года 80-я эскадрилья начала перевооружаться самолётами Hawker Hurricane Общее число побед Каллена достигло 6 уничтоженных вражеских самолётов, плюс 1 возможно уничтоженный самолёт. Он получил репутацию экстремально агрессивного и упорного в воздушом бою лётчика. Его излюбленной тактикой была дуэль лоб в лоб с его предполагаемой жертвой. Два самолёта стреляли друг в друга, идя один на другой со скоростью более 800 км в час. Он говорил: «Всегда интересно увидеть, кто первым выйдет из боя». Его коллеги говорили о нём: «Он никогда не выходил из боя если и единственный вражеский самолёт оставался в небе. Он возвращался только тогда, когда его орудия оставались без боеприпасов». Каллен открыл свой счёт на Hurricane 27 февраля, когда сопровождая лёгкие бомбардировщики Bristol Blenheim в Авлона, Албания он сбил Fiat CR.42 На следующий день, в бою который был описан как «величайший воздушный бой этого периода», ему официально было засчитано 5 сбитых итальянских самолётов в одном бою, что было рекордом для его соединения.

За его успех 28 февраля, который стал для RAF наиболее удачным днём этой кампании, Каллен был награждён крестом «За выдающиеся лётные заслуги» (DFC). С другой стороны, итальянские источники отмечают, что 28 февраля только один Savoia-Marchetti SM.79 был повреждён, но не сбит, и что сбитые Breda 20 согласно заявлению RAF в действительности были Fiat BR.20. Каллен заявил о других победах 3 марта, когда он и один из его товарищей преследовали группу CANT Z.1007, только что бомбивших греческий город Лариса. Перехватив уходящие бомбардировщики к юго-западу от греческого острова Керкира, 80-я эскадрилья RAF заявила о 6 уничтоженных итальянских самолётах и 1 возможно уничтоженном. Каллену был засчитан один уничтоженный 4 CANT и один возможно уничтоженный. Итальянская сторона признала, что потеряла только 2 бомбардировщика CANT.

Смерть Каллена

На следующий день, 4 марта, на своём Hurricane V7288, Каллен сопровождал группу бомбардировщиков Blenheims около города Химара в южной Албании. После того как Blenheims отбомбили свои цели (5 итальянских военных кораблей) и были на обратном курсе, командир самолётов сопровождения, Мармадук Паттл, приказал своим Hurricanes «охотиться» парами над итальянскими кораблями, над которыми были замечены несколько итальянских истребителей. G.50 атаковал самолёт Паттла и ведомого им Каллена. Паттл сбил Fiat и наблюдал за его спиралью в гору, но в тот же момент второй Fiat поразил Hurricane Каллена Его самолёт разбился около Химары, Каллен был убит; ему было 23 года.

Память

Хотя Официальная история Австралии в войне признаёт за Калленом общее число побед 13, число его побед чаще оценивается в 16 или 16 с половиной. После войны Каллен был перезахоронен на Мемориальном Парке Кладбище албанской столицы, города, Тирана Его имя отмечено в Австралийском военном мемориале австралийской столицы, города Канберра.

Литература

• Baker Kevin. Paul Cullen, Citizen and Soldier. — Dural, New South Wales: Rosenberg Publishing, 2005. — ISBN 1-877058-28-9.
• Garrisson A.D. [airpower.airforce.gov.au/Publications/Details/220/Australian-Fighter-Aces-1914–1953.aspx Australian Fighter Aces 1914–1953]. — Fairbairn, Australian Capital Territory: Air Power Studies Centre, 1999. — ISBN 0-642-26540-2.
• Herington John. [www.awm.gov.au/histories/second_world_war/volume.asp?levelID=67914 Australia in the War of 1939–1945: Series Three (Air) Volume III – Air War Against Germany and Italy 1939–1943]. — Canberra: Australian War Memorial, 1954.
• Newton Dennis. Australian Air Aces. — Fyshwyck, Australian Capital Territory: Aerospace Publications, 1996. — ISBN 1-875671-25-0.
• Schubert, David (20 October 1994). "[airpower.airforce.gov.au/Publications/Details/201/RAAF-History-Conference-1994-The-RAAF-in-Europe-and-North-Africa-19391945.aspx RAAF personalties in the European and North African Campaigns during World War II]" in 'The RAAF in Europe and North Africa 1939–1945: The Proceedings of the 1994 RAAF History Conference'. John Mordike, Canberra: Air Power Studies Centre. 
• Shores Christopher. Aces High: The Fighter Aces of the British and Commonwealth Air Forces in World War II. — London: Neville Spearman, 1966.
• Thomas Andrew. Gloster Gladiator Aces. — Oxford: Osprey, 2002. — ISBN 978-1-84176-289-0.
• Thomas Andrew. Hurricane Aces 1941–45. — Oxford: Osprey, 2003. — ISBN 978-1-84176-610-2.
• Wisdom T.H. Australian Jewry's Book of Honour: World War II. — Netley, South Australia: Australian Federation of Jewish Ex-Servicemen & Women, 1973. — ISBN 0-9598763-0-8.

Отрывок, характеризующий Каллен, Найджел

Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.