Камуфляж

Камуфля́ж (фр. camouflage — «маскировка») — пятнистая маскировочная окраска, применяемая для уменьшения заметности людей, вооружений, техники, сооружений за счёт разбивания силуэта изделия или предмета (см. Маскировочное окрашивание (военное дело)).

В природе

Камуфляж — также защитный окрас животных, появившийся в результате приспособления к окружающей среде.

Некоторые виды, например хамелеон, осьминог, кальмар или камбала, способны менять окраску тела под цвет обстановки (см. Мимикрия).

«Расчленяющий» камуфляж используют обезьяны гверецы — их белый хвост, перекинутый через чёрное тело во время сна, разрушает контуры тела при взгляде со стороны.

Охотники всегда подражали животным, за которыми охотились, прикрепляли к своей одежде траву. Американские индейцы надевали шкуры бизона при охоте на него.

В военном деле

Полевая военная форма одежды стала целенаправленно шиться из ткани защитно-маскировочного цвета в конце XIX — начале XX века. В конце XIX века британские колониальные войска в Индии переняли цвет хаки, на персидском языке означающий «цвета пыли». Форма цвета хаки успешно показала себя на поле боя в южноафриканской войне с бурами 1899—1902 гг., потому вскоре её переняли русские и другие войска и широко использовали в течение Первой мировой войны.

В 1909 году американский художник Эббот Тайер выпустил книгу «Окраска в животном мире» (Coloration in the Animal Kingdom). Описанные в ней принципы послужили основой для создания теории научной мимикрии, а на её основе были разработаны принципы военного камуфляжа .

Во время Первой мировой войны британский художник и офицер военно-морского флота Норман Уилкинсон разработал особую схему маскировки для военного флота — так называемый «ослепляющий камуфляж» (иногда используется более общий термин «деформирующий камуфляж»). Этот камуфляж не пытался спрятать судно, а затруднял оценку расстояния до него, его скорости и курса.

В 1939 году французский художник русского происхождения Владимир Баранов-Россинэ запатентовал пятнистую военную форму («пуантилистически-динамичный камуфляж», она же — «хамелеон-метод»).

Все принципиальные схемы армейских камуфляжных рисунков разрабатывались под конкретную местность, на которой находятся военнослужащие, с учётом нормативных требований, предъявляемых к маскировке на открытой местности. За основу берётся человеческое зрение в светлое время суток, являющееся точкой отсчёта при составлении цветовой насыщенности рисунка, его геометрического построения, контрастности между граничащими фрагментами. Все вооружённые силы мира рано или поздно пришли к использованию камуфляжных рисунков для изготовления военной экипировки, дабы уберечь личный состав при ведении боевых действий.

К началу Второй мировой войны камуфляж был повсеместно использован во всех родах войск и с учётом географических особенностей места предполагаемого боя. Во время Второй мировой использовался зимний камуфляж — белые маскхалаты, надевавшиеся поверх шинелей. В Красной армии камуфляжная форма была до начала Великой Отечественной войны для пограничников, снайперов, сапёров, разведчиков и диверсантов. Это были маскировочные костюмы с неровными пятнами (в форме амёбы) коричневого или чёрного цвета на фоне цвета хаки или зелёном. В 1944 году появились камуфляжные костюмы светло-зелёного цвета с грязно-серым рисунком, имитирующим листья, либо с рисунком, напоминающим нынешний «цифровой» камуфляж.

После войны надобность делать камуфляжную форму почти отпала. Однако в конце пятидесятых годов двадцатого столетия в связи с военными действиями в Юго-Восточной Азии камуфляжный бум вновь имел место. Для армии США тогда сшили 43 маскировочных комплекта, среди них: «пустыня», «лес», «джунгли», «зима» и прочие.

Американцы использовали камуфляж до войны во Вьетнаме, существовал камуфляж «Дакхантер», используемый 2-й бронетанковой дивизией при «Операция Кобра», но из за участившихся случаев огня по своим этот камуфляж был снят, в основном ограничивались прикреплением к своим шлемам веточек, травы, листьев (возможно — из-за сложностей с различением во время боевых действий своих).

В 1984 году был создан «цифровой» камуфляж: на солдатскую форму был нанесен рисунок, похожий на конфигурацию пикселей на экране монитора. Такой рисунок мешает глазу зафиксироваться на объекте, либо заставляет воспринимать его как «белый шум», а также, аналогично ослепляющему камуфляжу, мешает определить его форму и движения.

В настоящее время существует общее стремление каждой армии иметь один универсальный рисунок, дорабатывая цветовые решения этого рисунка в зависимости от типа местности. Таковы существующие в различных цветовых решениях ACUPAT (например, в вариантах «пустынный», «городской» и «лесной», см. [en.wikipedia.org/wiki/Universal_Camouflage_Pattern#cite_note-1 здесь], базовым считается «urban» — городской вариант в серых тонах), DPM, Flektarn и другие. Иногда обособленная часть Вооружённых сил может иметь собственный рисунок, однако и в этом случае заметна та же тенденция (например, используемый корпусом морской пехоты США MARPAT, хотя и отличается от используемого остальными Вооружёнными силами единого рисунка ACUPAT, также имеет несколько цветовых решений, используемых в зависимости от местности, базовым считается вариант «woodland» — лесной, в зелёно-коричневых тонах). Прежде всего (но не исключительно) это связано с по-прежнему актуальной проблемой опознавания «свой-чужой».

Для Советского Союза таким общим рисунком был вначале «бутан» (существовавший в виде цветовых решений для леса — на маскировочном костюме КМ-Л, и в виде решения для пустынно-степной местности — на КМ-П), затем «флора», также имевшая более одного цветового решения, и в настоящее время — маскировочный рисунок «тёмный». Если «тёмный» изначально разрабатывался как универсальный рисунок, а «бутан» предполагалось использовать как минимум в двух цветовых решениях на различной местности (что тоже требует универсальности), то «флора» была приспособлена именно под зелёный растительный, преимущественно лесной фон местности, что и в конечном итоге привело к отказу от этого рисунка в ВС РФ.

Маскировочная раскраска применялась во Второй мировой войне для различной техники. В основном, это были белила и известь для зимних вариантов и штатный зелёный (травяной) цвет для лета. Однако, некоторая часть техники изначально шла в двух-трёхцветном камуфляже. После войны на некоторое время эта практика была прекращена, в связи со сменой приоритетов и задач. Так, например, на самолётах-бомбардировщиках стали красить «брюхо» в снежно-белый цвет, для снижения поражающего воздействия ядерного взрыва. После 1970-х годов большинство военных кораблей и самолётов в СССР красятся в серый цвет, как самый незаметный и практичный.

В моде

В конце 1960-х, будучи распространённым в американских войсках, камуфляж приходит и в гражданскую одежду в качестве гражданского протеста против войн. Ношение военной формы на улицах города должно было обратить внимание населения на то, что бы они почувствовали, если бы в их городе велись боевые действия и расхаживали солдаты. Мода быстро ушла, но воскресла в 1980-х, приобретя небывалое распространение в начале 1990-х во время войны в Персидском заливе.

Модная промышленность начала производить псевдовоенные раскраски более мягких тканей, имитировать фурнитуру под знаки отличия. Джон Гальяно, Анна Сюи, Commes des Garsons перенесли черты военной формы на выкройки юбок и платьев. Камуфляж прочно закрепился в спортивной одежде.

Также камуфлированная одежда пользуется определенным спросом у охотников, рыбаков и части туристов.

Модная расцветка под диких животных — леопард, зебра — также является одной из разновидностей камуфляжа.

В некоторых субкультурах, таких как риветхеды, НС-скинхеды, некоторые направления в готике, киберпанк, панк и особенно в культуре сталкеров одежда камуфляжной окраски является важным и необходимым элементом. Камуфляжную одежду носят в сочетании с армейскими ботинками или массивными кроссовками, кожаными перчатками-беспалками и украшениями в панк-стиле.

См. также

• Flecktarn
• Мимикрия
• Маскировочный костюм
• Флора (камуфляж)
• Расцветка для различных типов местности
• Ослепляющий камуфляж

Литература

• Акимушкин И. И. Мир животных: Млекопитающие, или звери. — 4-е изд., испр. и доп. — М.: Мысль, 1998. — 455 с.: ил. — С. 416—417
• Бор Стенвик. Все мы врём: Как ложь, жульничество и самообман делают нас людьми = Bar Stenvik. Bloff - hvordan juks og selvbedrag gjшr oss til ekte mennesker. — М.: Альпина Паблишер, 2016. — 503 p. — ISBN 978-5-9614-5855-8.

Ссылки

• [camoinfo.ru/ Справочник камуфляжа]
• [www.stalkershop.org/stat_22.htm Камуфляж]

Отрывок, характеризующий Камуфляж

– Все равно я не буду спать. Что за глупости спать? Maмаша, мамаша, такого со мной никогда не бывало! – говорила она с удивлением и испугом перед тем чувством, которое она сознавала в себе. – И могли ли мы думать!…
Наташе казалось, что еще когда она в первый раз увидала князя Андрея в Отрадном, она влюбилась в него. Ее как будто пугало это странное, неожиданное счастье, что тот, кого она выбрала еще тогда (она твердо была уверена в этом), что тот самый теперь опять встретился ей, и, как кажется, неравнодушен к ней. «И надо было ему нарочно теперь, когда мы здесь, приехать в Петербург. И надо было нам встретиться на этом бале. Всё это судьба. Ясно, что это судьба, что всё это велось к этому. Еще тогда, как только я увидала его, я почувствовала что то особенное».
– Что ж он тебе еще говорил? Какие стихи то эти? Прочти… – задумчиво сказала мать, спрашивая про стихи, которые князь Андрей написал в альбом Наташе.
– Мама, это не стыдно, что он вдовец?
– Полно, Наташа. Молись Богу. Les Marieiages se font dans les cieux. [Браки заключаются в небесах.]
– Голубушка, мамаша, как я вас люблю, как мне хорошо! – крикнула Наташа, плача слезами счастья и волнения и обнимая мать.
В это же самое время князь Андрей сидел у Пьера и говорил ему о своей любви к Наташе и о твердо взятом намерении жениться на ней.

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.