Катастрофа DC-6 под Пардо

Рейс 644 Aerolíneas Argentinas
Схожий по конструкции Douglas DC-6
Общие сведения
Дата	19 июля 1961 года
Время	08:00
Характер	Разрушение в воздухе из-за турбулентности
Причина	Пролёт через шторм
Место	12 км западней Пардо, Буэнос-Айрес (Аргентина)
Координаты	36°13′58″ ю. ш. 59°30′56″ з. д.36.23278° ю. ш. 59.51556° з. д. / -36.23278; -59.51556
Воздушное судно
Модель	Douglas DC-6
Имя самолёта	La Maria Eugenia
Авиакомпания	Aerolíneas Argentinas
Пункт вылета	Буэнос-Айрес
Пункт назначения	Комодоро-Ривадавия
Рейс	AR644
Бортовой номер	LV-ADW
Дата выпуска	1948 год
Пассажиры	60
Экипаж	7
Погибшие	67 (все)

В среду 19 июля 1961 года в окрестностях Пардо потерпел катастрофу DC-6 компании Aerolíneas Argentinas в результате чего погибли 67 человек. Крупнейшая авиакатастрофа в Аргентине.

Самолёт

DC-6 с бортовым номером LV-ADW (заводской — 43136, серийный — 137) и с именем La Maria Eugenia был построен компанией Douglas Aircraft Company в 1948 году и был оборудован четырьмя двигателями Pratt & Whitney R-2800-CB16. На момент катастрофы авиалайнер имел в общей сложности 20 211 часов налёта.

Катастрофа

Самолёт выполнял рейс AR644 из Буэнос-Айреса в Комодоро-Ривадавию. На его борту находились 7 членов экипажа и 60 пассажиров, а взлётный вес составлял 38 682 килограмма, что было в пределах допустимого. Авиалайнер вылетел из аэропорта «Эсейса» в 07:31 точно по расписанию и начал подъём до заданного эшелона 4800 метров. В 07:33 экипаж связался с диспетчером аэропорта и доложил о расчётном времени пролёта Лобоса в 07:45. В 07:42 с самолёта доложили о пролёте Лобоса на высоте 2200 метров и сообщили о расчётном времени прохождения Горша в 07:50. Это отклонение от маршрута было вызвано наличием впереди по курсу грозы, о которой экипаж был предупреждён диспетчером. В 07:50, как и рассчитывалось, экипаж сообщил о пролёте Горша на высоте 3400 метров, выходе из диспетчерской зоны аэродрома и о расчётном времени занятия эшелона 4800 метров в 07:57. Тогда диспетчер разрешил сменить частоту. После этого рейс AR644 больше ни с кем на связь не выходил.

Так как самолёт не был оборудован метеолокатором, то экипаж, летя ночью, не знал о фактической погоде по маршруту. Согласно прогнозу, авиалайнер должен был пройти над тёплым фронтом высотой 1800 метров. Однако прогноз не оправдался, и DC-6 влетел в кучево-дождевые облака, где попал под воздействие восходящих и нисходящих вертикальных воздушных потоков со скоростями 100—120 км/ч. В один из моментов скорость вертикального воздушного потока превысила скорость 140 км/ч, что оказалось выше предела для конструкции планера. Правая плоскость крыла отделилась, после чего потерявший управление самолёт понёсся вниз и в 08:00 (время было установлено по часам некоторых пассажиров) врезался в землю в 12 километрах западнее станции Пардо в точке 36°13′58″ ю. ш. 59°30′56″ з. д.36.23278° ю. ш. 59.51556° з. д. / -36.23278; -59.51556   . При ударе DC-6 полностью разрушился, а все 67 человек на борту погибли. На 2013 год эта авиакатастрофа по-прежнему остаётся крупнейшей в Аргентине и в истории компании Aerolíneas Argentinas.

Причины

Причиной катастрофы комиссия назвала разрушение правой плоскости из-за воздействия перегрузок, превысивших расчётные. Само попадание самолёта в мощный фронт было вызвано неверной оценкой командиром экипажа и диспетчером авиакомпании прогноза погоды по маршруту, что привело к неверному выбору высоты полёта. Отсутствие вдоль трассы местных аэропортов с метеолокаторами, а также отсутствие необходимого оборудования на самолётах не позволило иметь достаточно информации о погоде в районе. Сама вероятность попадания самолёта на этом участке трассы в кучевые облака оценивалась на уровне 31 %.

В итоговом отчёте комиссия указала на необходимость скорейших работ по началу оборудования самолётов авиакомпании Aerolíneas Argentinas метеолокаторами.

См. также

• Катастрофа Ил-14 под Сыктывкаром — произошла за без одного дня год до этого
• Катастрофа Fokker F27 под Баладом — произошла спустя ровно 20 лет и 1 день

Отрывок, характеризующий Катастрофа DC-6 под Пардо

Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.