Катахреза

Катахре́за (катахрезис, от др.-греч. κατάχρησις — «злоупотребление») — троп или стилистическая ошибка, неправильное или необычное употребление сочетаний слов с несовместимыми буквальными лексическими значениями.

В катахрезе имеет место соединение слов в переносном смысле вопреки несовместимости их буквальных значений, так что в буквальном смысле имеет место логическая несогласованность, сочетание противоречивых (логически несовместимых) понятий. Причиной противоречия является необычное соединение слов в переносном значении либо одновременное употребление слова в прямом и переносном значении. Частным случаем может считаться употребление слова не в соответствии с этимологическим его значением.

Катахреза — древнегреческий по происхождению термин. В латинской риторике употреблялось слово abusio.

Катахрезы возникают в процессе семантического развития языка, его номинативных средств. Вначале они могут восприниматься как случаи неправильного словоупотребления. Впоследствии, конечно, под понятие катахрезы эти случаи можно подвести только при расширительном его толковании. Говорить о катахрезе в строгом смысле можно лишь в тех случаях, относительно слова, употребляемого в переносном смысле, где ещё сохраняется память о его прямом смысле. Катахрезой такого рода считается всякое употребление слова, при котором забывается его этимологическое значение, например, в случае выражения красные чернила перестаёт осознаваться внутренняя форма слова чернила, его связь со словом чёрный. Другие примеры: цветное бельё, стрелять из ружья (стрелять из пушки), электрическая конка, путешествовать по морю, подошва горы. В работах античных теоретиков риторики (например, у Квинтилиана) это называлось необходимой катахрезой (лат. abusio necessaria) — «когда на неимеющее своего наименования переносится наименование ближайшее».

Примеры

Примерами катахрез, относительно которых сохраняется память о нарушении смысла, являются те, которые создаются преднамеренно в расчёте на экспрессивный эффект. К их числу относятся многие фразеологизмы: самоварное золото, когда рак свистнет, есть глазами, зелёный шум.

На эффекте катахрезы основаны многие загадки, например, про смородину: «Она красная? Нет, она чёрная. Почему же она белая? Потому что зелёная».

Катахреза используется и в литературе:

В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья

— А. С. Пушкин. Воспоминание

В повести Стругацких «Стажёры» Юрковский, намекая на то, что храбрость и разумность несовместимы, произносит: «Разумная храбрость — это катахреза».

При этом катахреза может быть не предусмотрена автором, например: «С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман-Толстой…» (Лев Толстой. Война и мир).

Неосознанная говорящим или пишущим катахреза становится тропом, стилистической ошибкой, дефектом речи. В этом случае логическая несовместимость соединяемых образов создаёт обычно непредусмотренный автором комический эффект: «правое крыло фракции разбилось на несколько ручейков», «пусть акулы империализма не протягивают к нам свои лапы».

Ссылки

• Катахреза — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Катахреза

– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.