Кахокия

Исторический памятник «Курганы Кахокии»*
Cahokia Mounds State Historic Site**
Всемирное наследие ЮНЕСКО
Монахов курган в Кахокии
Тип	Культурный
Критерии	iii, iv
Ссылка	[whc.unesco.org/en/list/198 198]
Регион***	Северная Америка
Включение	(1982 сессия)
* [whc.unesco.org/ru/list Название в официальном рус. списке] ** [whc.unesco.org/en/list Название в официальном англ. списке] *** [whc.unesco.org/en/list/?search=&search_by_country=&type=&media=&region=&order=region Регион по классификации ЮНЕСКО]

Кахокия или Каокия (Cahokia) — группа из 109 курганов североамериканских индейцев, расположенная у города Коллинсвилль в штате Иллинойс на берегу Миссисипи, напротив города Сент-Луис. Крупнейший археологический памятник миссисипской культуры (VII—XIII вв.) С 1982 г. — под защитой ЮНЕСКО как памятник Всемирного наследия.

По данным археологов, Кахокия становится крупнейшим городом Северной Америки в середине XI века, когда на площади в 9 кв. км. началось возведение монументальных курганов. Церемониальным центром комплекса служил т. н. Монахов курган (Monk’s Mound) высотой 28 метров и длиной 290 метров. Это четырёхъярусное сооружение, вероятно, служило основанием для храма, высота которого могла составлять 15 метров, что делало его видимым изо всех уголков поселения.

Перед основным храмом Кахокии простиралась своеобразная площадь размером не менее 19 га. Вокруг Монахова кургана был устроен 3-километровый частокол, который неоднократно обновлялся. Размеры поселения свидетельствуют о том, что в период расцвета оно было крупнейшим на континенте к северу от Мексики.

На вершине одного из малых курганов учёными была вскрыта могила индейского вождя в форме сокола (традиционный для миссисипской культуры мотив человека-птицы). Рядом с ним обнаружен клад наконечников стрел, происходящих из разных уголков континента, что свидетельствует о географическом размахе торговых связей индейцев. Вокруг находились массовые захоронения молодых людей обоего пола с отрубленными головами и кистями рук. По-видимому, они стали жертвами человеческого жертвоприношения.

Точная численность населения (как и название города) учёным неизвестна, ибо строители города оставили по себе очень мало материальных свидетельств вроде керамики или петроглифов. Оценки численности населения варьируются от 8 до 40 тысяч жителей. Если последняя цифра соответствует действительности, то первым городом Северной Америки, превзошедшим по количеству жителей Кахокию, стала в XIX веке Филадельфия.

Столица североамериканских индейцев обезлюдела незадолго до путешествий Колумба. Причиной оттока населения из этих краёв могло стать обезлесение равнины либо недостаток пищи вследствие избыточной охоты. Пришедшие в XVII веке в эти края французские миссионеры дали местному населению название «кахокия» в честь обитавшего здесь племени конфедерации иллинойсов. Связь этих племён со строителями древних курганов сомнительна.

См. также

• Строители курганов (США)

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Кахокия
• [www.cahokiamounds.org/ Официальный сайт исторического памятника]
• [www.nps.gov/history/worldheritage/cahokia.htm Кахокия на сайте Национального агентства парков США]

Отрывок, характеризующий Кахокия

Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал: