Красавица и чудовище

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Красавица и чудовище» (фр. La Belle et la Bête) — европейская волшебная сказка, известная в нескольких вариантах; традиционно публикуется в приложениях к сказкам Шарля Перро. По системе классификации сказочных сюжетов Аарне-Томпсона имеет номер 425C[1].





Сюжет

Богатый купец жил в городском особняке с тремя своими дочерьми, которые все были очень красивы, но только самая юная, четырнадцатилетняя, была названа Белль (по-французски Belle — «красавица») за то, что была милой и чистой сердцем, в отличие от своих сестёр, злых и эгоистичных. Случается, что купец теряет всё своё богатство в бурю на море, из-за чего он с дочерьми вынужден переселиться из города в небольшой сельский домик и зарабатывать себе на хлеб физическим трудом. Спустя несколько лет купец слышит, что одно из его торговых судов, которые он отправлял с товаром, прибыло обратно в порт, избежав участи своих сотоварищей, поэтому он возвращается в город, чтобы узнать, стоит ли корабль что-нибудь в денежном выражении. Перед отъездом он спрашивает своих дочерей, какой бы подарок им привезти. Обе его старшие дочери попросили драгоценные ювелирные украшения и изящные платья, думая, что их богатство возвратилось, а Белль ограничилась просьбой привезти розу, так как этот цветок не рос в той части страны, где они поселились. Прибыв в город, отец, к своему ужасу, обнаруживает, что груз с его судна был конфискован в уплату долгов, и денег на обещанные подарки не осталось.

Возвращаясь домой, он теряется в лесу, где находит великолепный дворец со столами, уставленными едой и напитками, которые явно оставил для него невидимый хозяин дворца. Купец утоляет голод и жажду и остаётся на ночь. На следующее утро, когда бывший купец собирался уходить, он увидел розарий и вспомнил, что его младшенькая Белль желала иметь розу. После того, как купец выбрал самую прекрасную розу, он столкнулся лицом к лицу с отвратительным «Зверем» (фр. Bête), который говорит ему, что тот украл самое ценное что было во всём владении, презрев гостеприимство хозяина дворца, и за это должен поплатиться жизнью. Купец просит о помиловании, утверждая, что он взял розу только в качестве подарка для своей младшей дочери. Чудовище соглашается с тем, чтобы купец передал розу дочери, с единственным условием, чтобы назад вернулся или сам купец, или его младшая дочь. Купец расстроен, но принимает это условие. Зверь указывает ему путь, одарив напоследок драгоценными камнями и красивой одеждой для его дочерей, но подчеркивает, что Белль должна прийти во дворец по собственной воле. Купец, придя домой, пытается скрыть от Белль происшествие, но она выпытывает от него всю правду и охотно идет в замок Зверя. Чудовище принимает девушку весьма любезно и сообщает, что отныне она является хозяйкой замка, и он — её слуга. Хозяин дал ей богатую одежду и вкусную пищу, ведет с ней продолжительные беседы. Каждый вечер за ужином Зверь просит Белль выйти за него замуж, но каждый раз получает отказ. После каждого своего отказа Белль видит во сне прекрасного принца, который умоляет ответить, почему она не хочет замуж, и она отвечает ему, что не может выйти замуж за чудовище, потому что любит того только как друга. Белль не сопоставляет принца и чудовище, думая, что Зверь, должно быть, держит принца пленником где-то в замке. Она ищет его и обнаруживает множество зачарованных комнат, но ни в одной нет принца из снов.

В течение нескольких месяцев Белль живёт роскошной жизнью во дворце Зверя, где прислуживают невидимые слуги, среди нескончаемого богатства, развлечений и множества изысканных нарядов. Но в конце концов она затосковала, желая увидеться с родными, о чём и поведала Зверю. Он позволяет ей навестить отчий дом, но с условием возвращения ровно через неделю. Белль соглашается с этим и отправляется домой с волшебным зеркалом и кольцом. Зеркало позволяет ей видеть, что происходит в замке Зверя, а благодаря кольцу можно моментально вернуться во дворец, если прокрутить его три раза вокруг пальца. Её старшие сестры были удивлены, найдя младшую сытой и нарядно одетой; они позавидовали её счастливой жизни и, услышав, что Белль должна вернуться к Зверю в назначенный день, просят её задержаться ещё на денёк — они даже приложили лук к глазам, чтобы выглядеть плачущими. Истинным сокровенным их желанием было, чтобы Зверь рассердился на Белль за опоздание и съел её живьём. Сердце Белль тронуто показной любовью сестёр, и она соглашается задержаться.

На следующий день Белль начинает чувствовать вину за нарушение своего обещания Зверю и использует зеркало, чтобы его увидеть. Зеркало показывает, что Зверь лежит полумертвый от горя около розовых кустов, с которых её отец забрал цветок. Удручённая, она немедленно использует кольцо, чтобы вернуться во дворец. Зверь уже почти умер, и девушка плачет над ним, говоря, что любит его. Слёзы Белль капают на чудовище, и оно превращается в прекрасного принца. Принц сообщает Белль, что в давние дни злая фея превратила его в отвратительное чудовище, и что проклятье феи могло быть побеждено, только если какая-нибудь девушка полюбила бы его таким, каков он есть.

Принц и Белль поженились и жили с тех пор счастливо.

Происхождение и анализ сюжета

Первое издание версии сказки осуществлено Габриэль-Сюзанн Барбот де Вильнев; была напечатана в «La jeune américaine, et les contes marins» в 1740 году[2]. Получивший наибольшее распространение, сокращённый вариант де Вильнев, опубликован Жанной-Мари Лепренс де Бомон в 1757 году в «Magasin des enfants, ou dialogues entre une sage gouvernante et plusieurs de ses élèves»; английский перевод появился в 1757 году[3].

Варианты сказки известны по всей Европе[4], самым старым из записанных в Европе близких сюжетов, является сказка Апулея об «Амуре и Психее»[5] Впервые сказка, схожая с «Красавицей и чудовищем», попала в сборник итальянского писателя Джованни Франческо Страпаролы в 1553 году. В России сюжет наиболее известен по сказке «Аленький цветочек», записанной русским писателем Сергеем Тимофеевичем Аксаковым со слов ключницы Пелагеи.[6]

На одну из версий сюжета во Франции поставлена комическая опера-балет «Земира и Азор», написанная Мармонтелем и Гретри в 1771 году. Она имела огромный успех в XIX столетии[7].

Сказка мадам Вильнев включает в себя несколько элементов, которые у мадам Бомон опущены. В основном, это предыстория о жизни Белль и Зверя до их встречи. Чудовище было принцем, который потерял отца в детском возрасте, и его мать была вынуждена вести войну, чтобы защитить своё королевство. Королева оставила его на попечении злой феи, которая попыталась соблазнить его, когда он подрос, но, получив отказ, превратила принца в зверя. Что касается Белль, то она на самом деле была не дочерью купца, но потомком от связи короля и доброй феи. Злая фея пыталась убить девочку, чтобы никто не мешал ей самой выйти замуж за венценосного отца Белль, поэтому Белль в целях безопасности была помещена в семью купца на место умершей младшей дочери[8]. Кроме того, у мадам Вильнев, приводится тщательно продуманное описание волшебства, скрытого во дворце Зверя. Мадам Бомон значительно урезала описание характеров персонажей и упростила сказку до почти архетипической простоты[8].

В сказке необычно то, что действующими лицами являются горожане как класс, а не знать или крестьяне, как это обычно происходит в подобных историях. Этот факт может отражать социальные изменения, происходящие во время первой записи сказки[9]. В переложении Лепренс де Бомон такая социальная трансформация может быть объяснима тем, что в ее сборнике, предназначенном для воспитания знатных девушек, сказка имеет назидательный смысл и объясняет читательницам, что бояться надо не уродства, представленного Чудовищем, а злого сердца, каковым обладают сестры Красавицы. Следовательно, герои сказки являются образом добродетели или порока.

Экранизации

Сказка неоднократно экранизировалась, служила предметом вдохновения для эстрады, прозы и телевидения:

См. также

Напишите отзыв о статье "Красавица и чудовище"

Примечания

  1. [www.pitt.edu/~dash/type0425c.html "Beauty and the Beast: folktales of Aarne-Thompson type 425C] (англ.)
  2. Terri Windling, [www.endicott-studio.com/rdrm/forbewty.html Beauty and the Beast] (англ.)
  3. Jeanne-Marie Leprince de Beaumont, [www.pitt.edu/~dash/beauty.html#beaumont Beauty and the Beast] (англ.)
  4. Heidi Anne Heiner, «[www.surlalunefairytales.com/beautybeast/other.html Tales Similar to Beauty and the Beast]» (англ.)
  5. Андерсон В., Роман Апулея и народная сказка, т. 1, Казань, 1914
  6. Сергей Тимофеевич Аксаков. «Детские годы Багрова-внука». 1858 (сказка «Аленький цветочек» (сказка ключницы Пелагеи))
  7. Thomas, Downing. Aesthetics of Opera in the Ancien Régime, 1647—1785. Cambridge: Cambridge University Press, 2002.  (англ.)
  8. 1 2 Betsy Hearne, Beauty and the Beast: Visions and Revisions of An Old Tale, p 22-25 ISBN 0-226-32239-4(англ.)
  9. Maria Tatar, p 45, The Annotated Classic Fairy Tales, ISBN 0-393-05163-3(англ.)

Ссылки

  • [www.dbskeptic.com/2008/11/17/more-original-versions-of-classic-fairy-tales/ Оригинальная версия сказки «Красавица и чудовище» и её психологический анализ] (англ.)
  • [alocvet.narod.ru/lib/voroncova.htm Мадам Приветливость и ключница Пелагея]

Отрывок, характеризующий Красавица и чудовище

– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.