Кудрявцев, Никита Алферович

Никита Алферович Кудрявцев
Род деятельности:	стольник, воевода, комендант и вице-губернатор Казани
Гражданство:	Русское царство Русское царство
Дата смерти:	13 февраля 1728(1728-02-13)
Отец:	Алферий Борисович Кудрявцев
Дети:	Александр, Никита и Мефодий (Нефед)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Никита Алферович Кудрявцев (ум. 13 февраля 1728) — государственный и военный деятель, стольник (с 1692), второй воевода (1697—1699), затем первый воевода (1699—1708) в Казани, комендант Казани (1708—1714) и первый вице-губернатор Казанской губернии (1714—1727).

Биография

Представитель дворянского рода Кудрявцевых. Сын костромского городового дворянина Алферия Борисовича Кудрявцева.

Н. А. Кудрявцев начал свою службу в чине жильца. В 1692 году упоминается в чине стольника. В 1695 и 1696 годах участвовал в двух походах царя Петра на турецкую крепость Азов.

В 1697 году Никита Алферович Кудрявцев был назначен «товарищем» (заместителем) первого воеводы в Казани окольничего, князя Петра Лукича Львова. По царскому указу казанские воеводы должны были заниматься кораблестроением, следить за положением коренного населения — татар, чувашей, марийцев, мордвы и удмуртов, а также иностранцев, расселенных и находившихся на службе в Казанском крае.

В 1699 году после перевода князя Петра Львова на другую службу стольник Никита Кудрявцев стал самостоятельным воеводой в Казани с подчинением Приказу Казанского дворца. Царь поручил ему заботиться о сохранении корабельных лесов в Казанском крае, заниматься разработкой и сплаву корабельного леса из Казани и её окрестностей по вниз Волге и Дону. Кроме того, он должен был отправлять рабочих из числа коренных жителей в Ингрию для строительства Санкт-Петербурга, а также набирать людей и лошадей в драгунские полки.

Башкирское восстание (1704—1711)

В 1704 году вспыхнуло крупное восстание в Башкирии. Башкиры подняли мятеж из-за многочисленных поборов со стороны уфимских воевод. Одним из главных виновников восстания был новый уфимский воевода, полковник Александр Саввич Сергеев. В том же году произошло стрелецкое восстание в Астрахани. Для подавления восстаний в Поволжье царь Пётр Великий отправил из Курляндии войска под командованием фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева. В конце 1705 года Борис Шереметев прибыл в Казань, по пути он предпринял ряд мер, не согласованных с распоряжениями Никиты Кудрявцева. Кудрявцев и Шереметев сразу же не поладили между собой. Казанский воевода не хотел беспрекословно исполнять приказы фельдмаршала. Б. П. Шереметев писал, между прочим, адмиралу Ф. А. Головину: «Я в Казани живу как в крымском полону. Писал я к самому капитану (то есть царю), чтобы указал мне быть к себе; ныне подай помощи, чтобы меня взять к Москве». Н. А. Кудрявдев со своей стороны в письме к кн. А. Д. Меншикову подробно изложил все обстоятельства башкирского восстания и жаловался на послабления башкирам со стороны фельдмаршала.

Царь Пётр Алексеевич, находившийся на театре военных действий, приказал фельдмаршалу Б. П. Шереметеву выступить по Волге на Астрахань, а казанскому воеводе Н. А. Кудрявцеву поручил заниматься подавлением башкирского восстания. Затем Кудрявцев выехал в Москву, где провёл переговоры с Тихоном Никитичем Стрешневым, который в отсутствие царя руководил внутренней политикой в государстве. Никита Кудрявцев был назначен комендантом в Казани и получил от царя «полную мочь» относительно башкирского и астраханского бунтов, ему были подчинены все местные воеводы низовых городов. Царь считал Н. Кудрявцева «вящше сведущим в тамошних делах».

Между тем восстание в Башкирии продолжалось расширяться. В начале 1708 года Никита Кудрявцев писал царю, что «башкирское воровство умножается», что к башкирам присоединились казанские татары и осадили несколько пригородов, где перебили и взяли в плен местных жителей, а поселения сожгли. В феврале 1708 года башкирские отряды уже действовали в 80 верстах от Казани. Царское правительство отправило на подавление восстания войска под командованием князя Петра Ивановича Хованского. Царский воевода вступил в переговоры с лидерами повстанцев, которые продолжали мятеж и находились в 30 верстах от Казани. Мятежники грабили и жгли деревни, а местных жителей убивали и брали в плен. Никита Кудрявцев смог спасти Казань и усмирить всю восточную часть Казанской губернии. Он выслал против мятежников отряд под командованием Осипа Бартенева, который разбил мятежников и отбросил их от Казани. Осип Бартенев, соединившись с отрядом казака Невежина, разбил башкиров в бою под Билярском.

Казанский воевода Н. А. Кудрявцев, хорошо зная «воровство» башкир, не советовал князю П. И. Хованскому вступать в мирные переговоры с восставшими башкирами и татарами. Пётр Хованский с войском выступил в Башкирию и пообещал мятежникам прощение, если выдадут ему своего лидера — султана. Несмотря на казнь султана, башкирское восстание не прекратилось. Вместо награды казанский комендант Никита Кудрявцев получил выговор от царя.

В 1708 году была создана Казанская губерния, в состав которой вошли все низовые города и Башкирия. Первым казанским губернатором был назначен окольничий Пётр Матвеевич Апраксин, а Никита Кудрявцев и его заместитель Степан Вараксин не получили никаких должностей. Н. Кудрявцев написал письмо светлейшему князю А. Д. Меншикову и был назначен комендантом в Казани.

В 1712 году царским указом Никита Кудрявцев был назначен ответственным за корабельные леса о всем Поволжье (от устья Оки до Каспийского моря). В 1714 году он был назначен казанским вице-губернатором. Н. А. Кудрявцев сохранил эту должность при трех губернаторах: П. С. Салтыкове, его сыне А. П. Салтыкове и А. П. Волынском.

С 1714 года Н. А. Кудрявцев вступил в переписку с царем Петром Великим по поводу кораблестроения, заготовки и сплава по Волге корабельных лесов. В 1718 году был Казани было основано адмиралтейство для строительство кораблей. По царскому указу вице-губернатор Никита Кудрявцев наблюдать за постройкой в Казани «рейс-шифов» (расшивы) и «гортгоутов». Также Пётр Великий поручил Никите Кудрявцеву заготовить в Казани 15 тысяч пудов соленого свиного мяса для русского флота.

В 1717 году казанский вице-губернатор Н. А. Кудрявцев писал в письме кабинет-секретарю А. В. Макарову следующее: «Я послал Царскому Величеству особое просительное письмишко, чтоб меня помиловал за бедную мою дряхлость и беспамятство, указал меня от губернаторских дел освободить: несносно стало, по указам от правительствующего сената трудно поправляться. Другия губернии милуют, а на нашу все прибавляют, и когда их превосходительству приносим оправдание, здраваго рассмотрения не чинят и не принимают; одно затвердили, что наша губерния богата: она так богата сделалась, что перед другими губерниями с дворов все вдвое сбираем и всеконечно опустеет; а переменить нельзя: хотя чего малаго не дошлем, все штрафы, да раззоренье».

В 1722 году царь Пётр Великий, выступив по Волге в персидский поход, посетил Казань и остался доволен состоянием адмиралтейства.

В последние годы жизни Никита Кудрявцев не мог относиться к своим служебным обязанностям так же энергично и незадолго перед смертью был подвергнут штрафу в размере 500 рублей за неисполнение предписаний Верховного совета.

В апреле 1727 года новым казанским вице-губернатором был назначен Нефед Никитич Кудрявцев.

Никита Кудрявцев владел большим количеством поместий и имений в Казанском крае. Уже в 1698 году Н. А. Кудрявцеву принадлежало 1000 четвертей в Казанском и Свияжском уездах. В январе 1722 года царь Пётр Великий пожаловал престарелому Никите Кудрявцеву в награду за его многолетнюю службу имения в Казанской губернии, которые были отобраны властями у татарских мурз за отказ переходить в православие. Кроме новых поместий в Казанском и Свияжском уездах, Н. Кудрявцев получил от царя поместья в Симбирском и Пензенском уездах.

В феврале 1728 года Никита Кудрявцев кончался. У него было трое сыновей:

• Александр, упал с лошади и умер в молодые годы
• Никита, принял монашеский сан под именем Кирилла
• Мефодий (Нефед) (около 1676—1774), казанский вице-губернатор (1727—1740), генерал-майор (1740), убит пугачевцами в Казани.

Источники

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Руммель В. В., Голубцов В. В. Родословный сборник русских дворянских фамилий: В 2 томах. — СПб.: Издание А. С. Суворина, 1886—1887.
• [protatar.narod.ru/Kitaplar/TatarHistory.html#02 Вахим Имамов «Запрятанная история татар»]
• [www.runivers.ru/bookreader/book461119/#page/39/mode/1up Н. А. Кудрявцев и его потомство]

Отрывок, характеризующий Кудрявцев, Никита Алферович

– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!