Кудрявцев, Нефед Никитич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нефед Никитич Кудрявцев
Род деятельности:

казанский вице-губернатор и генерал-майор русской армии

Дата рождения:

1676(1676)

Гражданство:

Русское царство Русское царство

Дата смерти:

12 июля 1774(1774-07-12)

Отец:

Никита Алферович Кудрявцев

Супруга:

Княжна Александра Панкратьевна Давыдова

Дети:

Яков, Анастасия (Мария) и Александра

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Нефед (Мефодий) Никитич Кудрявцев (ок. 1676 — 12 июля 1774) — второй казанский вице-губернатор (17271740), генерал-майор в отставке (1740).





Биография

Представитель дворянского рода Кудрявцевых. Младший (третий) сын казанского воеводы, коменданта и вице-губернатора Никиты Алферовича Кудрявцева (? — 1728).

Нефед Кудрявцев начал военную службу в 1704 году в одном из драгунских полков. Под командованием фельдмаршала Б. П. Шереметева принимал участие в Северной войне со Швецией. В 1705 году получил чин вахмистра, а в 1706 году был произведен Борисом Шереметевым в поручики. Возможно, в 1709 году Нефед Никитич Кудрявцев участвовал в Полтавской битве, за что получил в награду от царя шпагу с надписью.

В 1711 году Нефед Кудрявце служил в Казани, где в это время его отец был комендантом. В том же году он участвовал военном походе русской армии под командованием казанского губернатора Петра Матвеевича Апраксина на кубанских татар. В 1712 году вместе с Матвеем Нестеровым осматривал дубовые леса на Волге, Оке и других реках, годные для постройки кораблей.

В 1718 году Нефед Кудрявцев в чине поручика был переведен в лейб-гвардии Преображенский полк. В 1722 году он принимал активное участие в персидском походе царя Петра Великого. Царь отправил его в калмыцкие улусы и поручил привести вспомогательное калмыцкое конное войско в Дагестан.

29 апреля 1727 года ещё при жизни своего отца Нефед Никитич Кудрявцев, имевший чин полковника, был назначен казанским вице-губернатором. В следующем году после смерти своего отца Нефед унаследовал его большое количество имений и поместий в Казанском, Лаишевском, Спасском и Свияжском уездах.

Нефед Кудрявцев, поддерживая казанского митрополита Сильвестра, враждовал с новым казанским губернатором Артемием Петровичем Волынским. При содействии Н. Н. Кудрявцева казанские инородцы (татары, чуваши и черемисы) подали жалобу в сенат на губернатора А. П. Волынского, обвиняя его в вымогательства и поборах.

В июле 1728 года Верховный тайный совет поручил вице-губернатору Нефеду Кудрявцеву и капитан-командору Козлову провести расследование дело Артемия Волынского. В конце 1729 года Нефед Кудрявцев уехал из Казани в Москву, где пробыл до середины 1730 года, стараясь всячески вредить Артемию Волынскому. Казанский губернатор А. П. Волынский бы отстранен от должности и переведен в Москву. В 1730 году новым губернатором Казани был назначен граф Платон Иванович Мусин-Пушкин.

В 1733 году по распоряжению сената казанский губернатор Мусин-Пушкин приказал арестовать Нефеда Кудрявцева вместе с женой по делу ростовского архиепископа Георгия Дашкова. Нефед Кудрявцев был женат на княжне Александре Панкратьевне Давыдовой, родной племяннице Георгия Дашкова. После допросов Нефед Кудрявцев и его жена были освобождены и вернулись в своё имение — село Каймары. В том же году он был назначен обер-комиссаром казанского адмиралтейства и получил чин бригадира.

30 октября 1740 года Нефед Никитич Кудрявцев был уволен со службы, но уже в конце ноября после отстранения от власти Бирона правительница Анна Леопольдовна пожаловала ему чин генерал-майора. Новым казанским вице-губернатором был назначен генерал-лейтенант Леонтий Яковлевич Соймонов.

В мае 1767 года Казань посетила российская императрица Екатерина Великая. Нефед Кудрявцев, которому тогда было около девяносто лет, добился встречи с императрицей и подарил ей четверку вороных лошадей из своего конезавода в Каймарах. В своих письмах из Казани к графу Н. И. Панину императрица Екатерина в шутку называла Кудрявцева «безсмертнымъ».

В июле 1774 года повстанческие войска под командованием Емельяна Пугачева подступили к Казани, грабя и разоряя окрестные поместья и имения. Одни казанские помещики организовали из своих крепостных крестьян дворянский конный легион, Некоторые из них поступили на службу в этот легион, а другие бежали из своих поместий в Казань. Престарелый Нефед Кудрявцев отправил на службу в этот дворянский легион часть своих собственных крестьян. В дворянский легион вступили его сын Яков Нефедович Кудрявцев, внук Пётр Алексеевич Татищев и правнук Пётр Петрович Татищев. 12 июля 1774 года пугачевцы захватили Казань, где беспощадно расправились с местными помещиками и дворянами. Среди убитых был и 98-летний Нефед Никитич Кудрявцев, пытавший укрыться в Богородицком монастыре. Его дом в Казани был сожжен, а имущество разграблено.

Семья и дети

С 1726 года был женат на княжне Александре Панкратьевне Давыдовой, дочери князя Панкратия Хохоновича Давыдова и племяннице архиепископа Георгия. Благодаря брачному союзу получил в приданое за женой вотчины в Арзамасском, Симбирском, Верхне-Ломовском и Можайском уездах. Их дети:

Источники

Напишите отзыв о статье "Кудрявцев, Нефед Никитич"

Ссылки

  • [kaimar.ru/history/ Село Каймары (история)]

Отрывок, характеризующий Кудрявцев, Нефед Никитич

– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.