Калу Ринпоче

Кьябдже Калу Ринпоче
Калу Ринпоче в Кагью Ринчен Чойлинге в Монпелье, Франция, 1987 год
Религия:	Буддизм
Школа:	Ваджраяна
Течение:	Кагью
Титул:	Римпоче
Дата рождения:	1905 год
Место рождения:	Кам, восточный Тибет
Дата смерти:	10 мая 1989 (84 года)
Место смерти:	Кам, восточный Тибет
Страна:	Тибет

Калу Ринпоче (1905 — 10 мая 1989) — тибетский буддийский лама традиции кагью, мастер медитации. Один из первых тибетских учителей буддизма на Западе.

Биография

Ранние годы

Калу Ринпоче родился в Восточном Тибете, в регионе Кам. Его отец, йогин и врач, был прямым учеником трёх наставников, основателей внесектарного движения риме. В числе этих трёх мудрецов был Джамгон Конгтрул — главный создатель и вдохновитель этого движения. Кьябдже Калу Ринпоче стал одним из основных духовных преемников Джамгона Конгтрула.

В возрасте тринадцати лет Калу Ринпоче принял монашеские обеты в монастыре Пелпунг, одном из основных монастырей кагью на западе Тибета. Настоятелем монастыря был Тай Ситупа. Очень быстро Калу Ринпоче выполнил свою программу обучения и защитил степень доктора (кхенпо). В шестнадцать лет Ринпоче попал в затворнический центр Кунзанг Дечел Осал Линг, основанный Джамгоном Конгтрулом Лодре Тайе. Здесь он прошёл традиционное трёхлетнее затворничество под руководством ламы Норбу Тондрупа. Впоследствии от него он получил полную передачу традиций карма-кагью и шангпа-кагью. После затворничества Калу Ринпоче непрерывно учился и практиковал под руководством многих лам разных тибетских линий и традиций.

В двадцать пять лет он решил всецело посвятить себя практике и на двенадцать лет стал странствующим монахом, практикуя одиночное отшельничество в Гималаях. В тридцать семь лет благодаря упорным усилиям в этом направлении Калу Ринпоче стал широко известен как «Мастер медитации трехлетних ретритов (друбпон) из монастыря Пелпунг».

В возрасте сорока лет Калу Ринпоче совершил множество поездок по Центральному Тибету, в ходе которых передавал Пять золотых учений многим известным ламам, возрождал монастыри традиций джонанг и шангпа и распространял Учение. Позднее он продолжил эту деятельность в Кхаме и Западном Тибете.

Тибет

В 1955 году политические проблемы, вызванные вторжением китайцев в Кам, вынудили Калу Ринпоче вернуться в Центральный Тибет. В 1957 году он уехал в Бутан, получив приглашение служить настоятелем нескольких монастырей и духовником королевской семьи. Как патриарх традиции шангпа, Калу Ринпоче стал одним из самых почитаемых духовных наставников во всей тибетской традиции. В последние годы жизни он был приглашен Кармапой XVI для обучения выдающихся тулку, держателей его линии. По совету Далай-ламы он также обучал геше в монастырском и тантрическом колледжах.

Индия

В 1966 году Калу Ринпоче поселился в Сонаде (Индия), где основал монастырь и центры отшельничества, которые стали его основной резиденцией и центром традиции шангпа-кагью. В 1968 году он познакомился с первым своим будущим учеником с Запада.

Европа и Америка

С благословения Кармапы и Далай-ламы Калу Ринпоче отправился на Запад. В 1971 году он принял приглашение от западных учеников и совершил свою первую поездку по Европе и Северной Америке. Скоро был создан первый центр Дхармы в Канаде и сформирована медитационная группа в Париже.

Во время второй поездки в 1974 году удалось создать многочисленные центры в Европе и Америке, ответственность за которые Калу Ринпоче поручил первой группе своих учеников-лам. В течение третьей поездки в 1976—1977 годах он основал во Франции первый на Западе центр трехлетнего отшельничества. Вместе с Калу Ринпоче приехали пятнадцать лам для преподавания Дхармы. Во время поездок 1980 и 1982—1983 гг. и в последующие годы Калу Ринпоче открыл множество центров Дхармы и центров отшельничества в Юго-Восточной Азии и на других континентах. Между 1971 и 1989 годами он совершил около десяти длительных поездок, многие из которых были кругосветными, основал около сотни центров Дхармы и около двадцати центров трёхлетнего отшельничества, которые вверил заботе более тридцати лам — своих учеников.

После смерти Калу Ринпоче был найден его перерожденец-тулку, который после прохождения традиционного трёхлетнего затвора снял монашеские обеты и в настоящее время живёт жизнью мирянина.

В русской культуре

Из мемуаров Марины Влади известно об аудиенции, которую Калу Ринпоче дал во Франции ей, Владимиру Высоцкому и Михаилу Шемякину. Буддийская притча, рассказанная Калу Ринпоче, позволила Высоцкому и Шемякину длительный период воздерживаться от пьянства.

Библиография

1. Самоцветные украшения разнообразных устных наставлений.
2. Основание буддийской медитации.
3. Сердце буддизма.
4. (в сборнике) Библия буддизма. Собрание сочинений буддийских мастеров древности и современности.
5. Мы все обладаем природой Будды — М.: Ориенталия, 2010. — 107 с.
6. Восходящее солнце мудрости — М.: Ориенталия, 2010. — 167 с.
7. Дхарма Алмазной Колесницы — М.: Ориенталия, 2012. — 216 с.
8. Радужные небеса — М.: Ориенталия, 2010. — 144 с.

Ссылки

1. [www.shangpa.net/ Международная сеть Шангпа Кагью]

Отрывок, характеризующий Калу Ринпоче

– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.