Кекстон, Уильям

Уильям Кекстон (William Caxton) (ок. 1422 в графстве Кент — 1491 Вестминстер) — английский первопечатник. В 70-х годах XV века он основал первую типографию в Лондоне неподалёку от Вестминстерского аббатства. Первой английской печатной книгой стали «Изречения философов», за которыми последовали труды Чосера, Боэция, Овидия, Вергилия, Боккаччо, множество рыцарских романов и, наконец, «Смерть Артура» Т. Мэлори.

Биография

Уильям Кекстон был родом из Кента. Точная дата его рождения неизвестна, считается, что это примерно 1422 год. До 16 лет он служил у лондонского лавочника, торговца шерстью, а последующие 30 лет своей жизни провёл во Фландрии, где занимал должность губернатора гильдии заморских купцов.

Примерно в 1470 году Уильям Кекстон начинает служить переписчиком у сестры Эдуарда IV и Ричарда III, герцогини Маргариты Бургундской. В новой должности бывший коммерсант получает возможность больше путешествовать, включая поездки на континент. После поездки в Кёльн, скучная работа переписчика была заброшена благодаря знакомству с новым изобретением — печатным станком. В Брюгге Кекстон в сотрудничестве с фламандцем Коларом Мансионом приступает к немедленному налаживанию книгопечатания. В предисловии к первой вышедшей из неё книги, «Собранию повествований о Трое», можно встретить слова самого Уильяма Кекстона: Переписывая одно и то же, моё перо исписалось, моя рука устала и ослабела, мои глаза, долго смотря на белую бумагу, потускнели, а моё мужество не так быстро и склонно к работе, как было прежде, потому что с каждым днём ко мне подкрадывается старость и ослабляет всё тело, а между тем я обещал различным господам и моим друзьям доставить им как можно скорее названную книгу в печать по тому способу и виду, какие вы можете видеть; она не написана пером и чернилами, как другие книги, так что каждый может получать их только один раз, но все экземпляры этой истории были в один день начаты и в один же день окончены.

Свою типографию Кекстон помещает в Вестминстерской богадельне. Негоциант в прошлом, он остаётся деловым, практичным человеком, решив своим ремеслом зарабатывать себе на жизнь, выполняя дешёвые заказы священников и учёных — перепечатывал небольшие брошюры и учебники, и более дорогие высшего сословия - «весёлые и забавные рыцарские рассказы», легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. Рядом с его геральдическим щитом, с красной полосой посередине, появляется объявление: Если кому, духовному или мирянину, угодно купить требник двух или трёх Солсберийских поминаний, напечатанный в виде настоящего письма вполне хорошо и верно, тот пусть придёт в Вестминстер в богадельню под красным столбом; там он получит их за дешёвую цену.

Сталкиваясь с невозможностью печатать на английском языке многие популярные произведения, Кекстон переводил их сам. Более 400 печатных страниц вмещают в себя переводы самого типографа из Вестминстера. Работа над переводами заставила столкнуться с непростым выбором английского наречия, и это сделало Кекстона значительной фигурой в области лингвистики. Соединяя французскую изысканность и английскую педантичность, переводчик также пытался сделать литературу более понятной для современного читателя.

Умер Уильям Кекстон в 1491 году, за свою жизнь он выпустил более 100 изданий под издательской маркой W. C., его типографию унаследовал ученик, который продолжил дело мастера. Сохранившие образцы его изданий можно встретить в библиотеке Кембриджского университета, Британском музее и в частных коллекциях.

Вклад в развитие английского языка

Уильям Кекстон всё же остался торговцем, и в его интересах было продать как можно большее число книг. Для этого нужно было выбрать такой язык, который был бы понятен большинству читателей. Уильям Кекстон собирал сведения о бытовавших в то время английских диалектах и на их основе уже составлял графический облик слова. Первым решительным шагом к изменению языка в сторону унификации стало «Собрание повествований о Трое», которой Кекстон принес герцогине Маргарите Бургундская. Маргарита лично провела редакцию «Собрания». Неизвестно, что конкретно она исправила и как выглядел вариант книги до её правки. Так стремление к выгоде оказало добрую услугу становлению английской орфографии.

Литература

• Дерюжинский В. Ф. Какстон, Вильям // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [british-history.ru/celebrity/celebrity.html#Caxton Статья об Уильяме Кекстоне]

Отрывок, характеризующий Кекстон, Уильям

– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.