Лейпунский, Александр Ильич

Александр Ильич Лейпунский
Место рождения:	деревня Драгли, Сокальский уезд, Гродненская губерния, Российская империя ныне Польша
Место смерти:	Обнинск, СССР
Научная сфера:	физика
Место работы:	УФТИ, МИФИ, ФЭИ
Учёное звание:	академик АН УССР (1933)
Альма-матер:	Петроградский политехнический институт
Научный руководитель:	А. Ф. Иоффе
Известные ученики:	В. Маслов
Награды и премии:

Алекса́ндр Ильи́ч Лейпу́нский (24 ноября [7 декабря] 1903, деревня Драгли, Сокальский уезд, Гродненская губерния — 14 августа 1972, Обнинск, Калужская область) — советский физик-экспериментатор, академик АН Украинской ССР.

Семья

• Отец — Илья Исаакович Лейпунский (1872—1936).
• Мать — Софья Наумовна Лейпунская (урождённая Шпанина, 1885—1961), сирота, воспитывалась у родственников, выпускница гимназии.
• Брат — Овсей Ильич Лейпунский (1909—1990), советский физик, участник атомного проекта СССР. Основоположник способа синтеза алмазов, применяемого сейчас во всем мире. Один из создателей научно-методической базы радиометрии и дозиметрии проникающих излучений, автор (совместно с Я. Б. Зельдовичем) теории внутренней баллистики реактивных пороховых снарядов («Катюш»), разработчик современных видов твердого топлива для ракет.
• Сестра — Дора Ильинична Лейпунская (1912—1977), советский физик, участник атомного проекта СССР. Заведующая лабораторией в секретном НИИ-9, где занималась технологией плутония и дозиметрами. Во ВНИИ ядерной геохимии и геофизики разработала метод количественного нейтронно-активационного анализа для разведки полезных ископаемых.
• Жена — Антонина Фёдоровна Прихотько, советский физик. Академик АН УССР. Директор Физического института в Киеве.

Биография

Родился в деревне Драгли Сокальского уезда Гродненской губернии в семье служащего военного ведомства г. Гродно. Еврей Работал с 1918 посыльным, рабочим, помощником мастера, закончил заочно Рыбинский механический техникум. В 1921 поступил на физико-механический факультет Петроградского политехнического института. Весной 1923 А. Ф. Иоффе привел его в числе 6 студентов в свою лабораторию в ЛФТИ, в июле-августе 1928 вместе с другими молодыми физтеховцами выехал в Германию на средства, заработанные Иоффе за консультации компании «General Electric» (США). В октябре 1928 переводится в харьковский ФТИ, где с марта 1930 был заместителем директора, а с 1933 — директором. Руководил также ядерной лабораторией УФТИ, с марта по декабрь 1935 работал в Кембридже у Резерфорда. На момент ареста проживал в г. Харьков, Юмовский туп., д. 6, кв.1 (высоковольтный корпус УФТИ).

В 1924 (или в 1925) задерживался органами ГПУ в Ленинграде, причины неизвестны. В 1937 исключён из рядов ВКП(б) «за пособничество врагам народа» и снят с должности директора. Арестован в Харькове 14 июня 1938. Содержался в тюрьме г. Киев. В связи с истечением срока следствия (2 месяца) и отсутствием достаточных данных для предания суду (А. Вайсберг и Ф. Хоутерманс не дали показаний на Лейпунского) по постановлению нач. 1 отделения 3 отдела УГБ НКВД УССР Ровинского от 8 августа 1938 дело в отношении Лейпунского было прекращено и он был освобожден.

См. также: Проект атомной бомбы ХФТИ 1940 года

С 1939 года А. И. Лейпунский — руководитель исследований по проблеме «Изучение деления урана», а также с 1940 по проектированию циклотрона. Принимал участие в работе Ядерной и Урановой комиссий АН СССР. В 1941—1944 — директор Института физики и математики АН УССР, где занимается оборонными задачами, в 1944 создает там отдел ядерной физики. В 1944—1949 — директор Института физики АН УССР, также зав. сектором ИТЭФ АН СССР, зав. кафедрой и декан инженерно-физического факультета Московского Механического Института (ММИ). В 1946 восстановлен в партии, в 1949 возглавляет отдел Обнинского физико-энергетического института.

С 1950 научный руководитель программы создания ядерных реакторов на быстрых нейтронах. В Обнинске он стал научным руководителем проекта реактора с жидкометаллическим теплоносителем, который лёг в основу принципиально новой двигательной установки подводной лодки К-27. В Обнинске им была создана школа физиков-ядерщиков.

Умер в Обнинске, похоронен на Кончаловском кладбище.

Награды и премии

• Герой Социалистического Труда (06.12.1963)
• Три ордена Ленина (29.10.1949; 21.08.1953; 06.12.1963)
• Орден Октябрьской Революции (26.04.1971)
• Орден «Знак Почёта» (01.10.1944)
• Ленинская премия (1960)
• Почётный гражданин города Обнинска (1996, посмертно)

Память

В Обнинске имя Лейпунского присвоено Физико-энергетическому институту и улице. На одном из домов по улице Лейпунского установлена мемориальная доска.

Библиография

О Лейпунском

• Горобец Б. С. Секретные физики из Атомного проекта СССР: Семья Лейпунских. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Эдиториал УРСС, 2009. — 312 с. — ISBN 978-5-397-00182-3
• Храмов Ю. А. Лейпунский Александр Ильич // Физики: Биографический справочник / Под ред. А. И. Ахиезера. — Изд. 2-е, испр. и дополн. — М.: Наука, 1983. — С. 160. — 400 с. — 200 000 экз. (в пер.)

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=15500 Лейпунский, Александр Ильич]. Сайт «Герои Страны».

• [www.pseudology.org/science/Leipunskie.htm Александр Ильич Лейпунский — Биография на сайте «Псевдология»] Фатеха Вергасова
• [www.i-f.mephi.ru/Archive/Number20-22-2003/Article2-2.html МИФИ.ру — А. И. Лейпунский: к 100-летию со дня рождения]

Отрывок, характеризующий Лейпунский, Александр Ильич

– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.