Лидов, Михаил Львович

Михаил Львович Лидов
Место рождения:	Черкассы, Черкасский округ, Киевская губерния, УССР, СССР
Научная сфера:	механика, космонавтика
Место работы:	Институт прикладной математики им. М. В. Келдыша РАН, МГУ, МИРЭА
Учёная степень:	доктор физико-математических наук (1964)
Учёное звание:	профессор (1969)
Альма-матер:	МГУ (мехмат)
Научный руководитель:	Л. И. Седов
Известен как:	учёный-механик
Награды и премии:

Михаил́ Льво́вич Ли́дов (4 октября 1926, Черкассы — 30 декабря 1993, Москва) — советский и российский учёный в области прикладной небесной механики, известен результатами в области устойчивости орбит в присутствии третьего тела и баллистическими расчётами для осуществления мягкой посадки на Луну.

Биография

М. Л. Лидов родился 4 октября 1926 года в Черкассах Киевской губернии. Отец — Лев Иосифович Лидов (настоящая фамилия Котнер, 1898—1984), мать — Генриэта (Геня) Исааковна Пеpельман (1902, Запорожье — ?), бухгалтер. В 1933 году семья переехала в Москву. У Лидова было трудное детство. Его отец был репрессирован в 1934 году (осужден по 58-й статье), провёл 21 год в лагерях и ссылках и вернулся домой только после реабилитации в 1955 году.

Окончил школу-десятилетку. С декабря 1942 года по май 1944 года работал во МХАТе им. М.Горького, бутафор.

В 1944 году Лидов был призван в ряды вооружённых сил и служил в действующей армии с 1944 год в качестве мастера авиавооружения 244-го авиаполка. Продолжал службу в Советской Армии до 1951 года.

В 1949 году поступил на заочное отделение механико-математического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова. После демобилизации перешёл на очное отделение и окончил его с отличием в 1954 году. С 1955 года Лидов работал в Астрономическом Совете АН СССР, а затем с 1957 года в Институте прикладной математики Академии Наук, в отделе № 5, которым руководил Д. Е. Охоцимский. В 1964 году Лидову была присуждена степень доктора физико-математических наук без предварительной защиты кандидатской диссертации. В 1966—1976 гг. работал по совместительству профессором кафедры теоретической механики механико-математического факультета МГУ, а в 1982—1991 гг. преподавал по совместительству в МИРЭА. Лекции Лидова по теоретической механике, которые он читал на механико-математическом факультете МГУ, были подготовлены к печати и изданы его учениками в 2001 году. Лидов многократно выдвигался в члены-корреспонденты АН СССР и один раз (в 1992 году) в академики РАН.

В 1953 году Лидов женился на Диане Георгиевне Седых. В 1959 году родился сын Алексей, историк искусства и византолог. В 1963 году Лидов развёлся и впоследствии женился вторично на Елене Николаевне Хасиной.

Скоропостижно скончался от сердечного приступа в 1993 году в возрасте 67 лет.

Научная деятельность

Научную деятельность Лидов начал в 1954 году еще студентом МГУ под руководством академика Л. И. Седова. Тогда он решил газодинамическую задачу, имеющую прямое отношение к обтеканию спутника в атмосфере. Во время работы в Астросовете он продолжил эту работу, что позволило получить полную картину температурного режима ИСЗ. Лидов появился в «команде Келдыша» (так называли отдел № 5 ИПМ) относительно поздно, но сразу заявил о себе своим оригинальным научным талантом и продуктивностью. Его первая работа была посвящена созданию модели верхней атмосферы по данным о снижении орбиты первого спутника. Эта пионерская работа получила признание специалистов: Лидов обнаружил суточные вариации плотности атмосферы, о которых тогда не было известно. В дальнейшем Лидов активно включился в работы по баллистическому обеспечению космических полётов в составе Баллистического Центра ИПМ, которым руководил Э. Л. Аким. Он участвовал в расчетах, связанных с осуществлением всех основных этапов лунной программы: фотографированием обратной стороны Луны (Луна-3), первой мягкой посадкой (Луна-9), доставкой образцов лунного грунта (Луна-16).

Лидов много занимался исследованием эволюции орбит искусственных и естественных небесных тел под влиянием гравитационных и других возмущений. Созданные им методы позволили, с одной стороны, достаточно точно предсказывать эволюцию параметров орбит ИСЗ, а с другой — получить качественные выводы о поведении спутниковых орбит различных классов на основе приближения, имеющего аналитическое решение. Лидов показал, что для одного класса орбит существует особенность, в окрестности которой происходит либрационное изменение аргумента перицентра. В зарубежной литературе для этого явления часто используется название резонанс Козаи по имени японского ученого, исследовавшего несколько более общий случай задачи годом позже. В российской литературе это явление называют «резонансом Лидова—Козаи». В другом частном случае, когда орбита спутника ортогональна плоскости орбиты возмущающего тела, эволюция орбиты в конечном счете приводит к её превращению в прямолинейный отрезок и к падению спутника на поверхность планеты. Этот результат называется теоремой Лидова. Результаты Лидова помогают понять, почему орбиты почти всех естественных спутников планет лежат в плоскости эклиптики. Исключение составляют спутники Урана, орбита которых почти перпендикулярна эклиптике. Лидов показал, что спутники Урана являются исключением в связи со значительной нецентральностью гравитационного поля этой планеты и её удаленностью от Солнца.

М. Лидову и его ученикам принадлежит большой цикл работ по созданию численно-аналитических методов расчёта орбит, которые использовались при проектировании орбит спутников «Электрон», «Прогноз» (en:Prognoz SO-M), «Молния», «Горизонт», «Радуга», «Экран». Математические модели, используемые в этих высокоточных и быстродействующих методах, учитывали весьма полную совокупность факторов: лунно-солнечные возмущения, нецентральность геопотенциала, влияние атмосферы, а также световое давление с учётом экранирования спутников Землей.

Личность и характер

Лидов был не только талантливым ученым, но и разносторонне одаренным незаурядным человеком, отличался сильным и независимым характером. По воспоминаниям коллег, он хорошо знал поэзию, живопись, сам писал стихи и легко становился душой любой компании. Он дружил с В. И. Арнольдом, они вместе ходили на байдарках по Подмосковью. Он был заядлым туристом-походником и часто проводил свой отпуск в походах высокой категории сложности.

Ученые степени и звания

• Доктор физико-математических наук с 1964 года (степень доктора наук присуждена без защиты кандидатской диссертации)
• Профессор — 1969

Награды, премии

• Медаль «За победу над Германией» — 1945
• Ленинская премия — 1960 (за баллистическое обеспечение полета станции «Луна-3», получившей первые фото обратной стороны Луны).
• Юбилейная медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне» — 1965
• Орден Трудового Красного Знамени — 1970 за успешное участие в работах по лунной программе
• Орден Отечественной войны II степени — 1985, награждён как участник Великой Отечественной войны и в связи с 40-й годовщиной со дня Победы.
• Юбилейная медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне» — 1975
• Астероид 4236 наружной части основного пояса, открытый астрономом Н. С. Черных 23 марта 1979 г. был назван Lidov в его честь
• Юбилейная медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне» — 1985

См. также

• Резонанс Лидова — Козаи

Книги

• [books.tr200.ru/v.php?id=48178 М. Л. Лидов. Курс лекций по теоретической механике] — Москва, Физматлит, 2001 — 478 с.

Ссылки

• [keldysh.ru/memory/lidov/index.htm М. Л. Лидов на странице памяти ] Института прикладной математики Академии Наук
• [vivovoco.astronet.ru/VV/JOURNAL/VRAN/LIDOV.HTM М. Л. Лидов — учёный и человек], мемуары В. В. Белецкого
• [www.sbras.ru/ws/Lyap2001/2585/ Об участии М. Л. Лидова в разработке компьютерной алгебры]
• [cosmofan.ru/padenie_luni_na_zemlyu.html Луна упала бы на Землю если бы её орбита была перпендикулярна эклиптике]
• [posp.raai.org/data/posp2005/SIR/Dovgan/dovgan.html Об участии М. Л. Лидова в работах связанных с мягкой посадкой на Луну]
• [www.polit.ru/lectures/2010/07/16/icon.html А. М. Лидов вспоминает] о дружбе отца с В. И. Арнольдом.
• Об эффекте Лидова-Козаи в связи с [lenta.ru/articles/2016/01/21/theninthone1/ поиском девятой планеты]

Отрывок, характеризующий Лидов, Михаил Львович

– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.