Линдблад, Бертиль

Бертиль Линдблад
Bertil Lindblad
Дата рождения:	26 ноября 1895(1895-11-26)
Место рождения:	Эребру
Дата смерти:	26 июня 1965(1965-06-26) (69 лет)
Место смерти:	Сальтшёбаден
Научная сфера:	астрономия
Место работы:	Уппсальская обсерватория
Учёное звание:	профессор астрономии
Альма-матер:	Уппсальский университет
Награды и премии:	Медаль имени Жансена (1938), Золотая медаль Королевского астрономического общества (1948), Медаль Кэтрин Брюс (1953) Премия Жюля Жансена (1949)

Бертиль Линдблад (швед. Bertil Lindblad; 26 ноября 1895, Эребру — 26 июня 1965, Сальтшёбаден) — шведский астроном, известный своими работами по исследованию динамики звёзд (в том числе звёздных скоплений) и структуры галактик (в первую очередь Млечного Пути). С 1928 года — член Шведской королевской академии наук, в 1938—1939 и 1960—1961 годах — её президент.

Биография

В 1920 году окончил университет в Уппсале, в 1920—1921 годах проходил стажировку в обсерваториях Маунт-Вилсон, Гарвардской и Ликской (США). В 1921—1927 годах работал в Уппсальской обсерватории. С 1927 года — профессор астрономии Шведской королевской АН и директор Стокгольмской обсерватории, созданной под его руководством в 1927—1931 годах.

В 1948—1952 годах — президент Международного астрономического союза; в 1952—1955 годах — президент Международного совета научных союзов.

Научные достижения

Основные научные работы Линдблада посвящены исследованию динамики звёздных образований. Он обнаружил, что скорости наблюдаемых звёзд поддаются определённым закономерностям. Для их объяснения в 1926 году он предложил концепцию вращения Галактики. Согласно его теории, все тела в Галактике принадлежат к различным взаимопроникающим подсистемам, которые вращаются с различными скоростями и характеризуются различной степенью сплюснутости. Оценил период обращения и массу Галактики. В 1927 году существование вращения Галактики было подтверждено Я. Х. Оортом на основе статистического изучения лучевых скоростей и собственных движений звёзд. Ряд работ Линдблада посвящён изучению спиральной структуры и вращения спиральных галактик. Рассматривая движения звёзд в больших скоплениях (галактиках), нашёл, что звезды стремятся концентрироваться в спиральных рукавах и что спирали лидируют во вращении галактики (в настоящее время считают, что они «волочатся»).

Обнаружил зависимость величины поглощения в ультрафиолетовой части спектра в звёздах поздних спектральных классов от их светимости и правильно отождествил источник поглощения с молекулой циана; разработал на основе этого эффекта метод определения светимости слабых холодных звёзд по спектрам с низкой дисперсией (1922).

Занимался также теорией лучистого равновесия и её применением к изучению поверхностных слоев Солнца, в частности к явлению потемнения диска к краю (1920). В 1934 году впервые показал, что малые частицы межзвёздной пыли могут образовываться и расти путём аккреции и что этот процесс может играть большую роль в образовании и эволюции звёзд.

В честь учёного названы кратер на Луне и астероид 1448 (Линдбладия).

Литература

• Колчинский И. Г., Корсунь А. А., Родригес М. Г. Астрономы. Биографический справочник. — Киев: Наукова думка, 1976. — С. 150—151.
• Murdin P. Lindblad, Bertil (1895-1965) // Encyclopedia of Astronomy and Astrophysics. — Bristol: Institute of Physics Publishing, 2001. — P. 2195. — DOI:10.1888/0333750888/3815 —
• Tenn J. S. [www.phys-astro.sonoma.edu/brucemedalists/lindblad/ Bertil Lindblad] (англ.). The Bruce Medalists. Department of Physics and Astronomy, Sonoma State University (31 December 2012). Проверено 29 января 2013. [www.webcitation.org/6E7gk3bqY Архивировано из первоисточника 2 февраля 2013].

Отрывок, характеризующий Линдблад, Бертиль

– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.