Луиза Прусская (1838—1923)

Луиза Прусская Luise Marie Elisabeth von Preußen<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Принцесса Луиза Прусская. Портрет кисти Франца Ксавера Винтерхальтера. 1856</td></tr>
Великая герцогиня Баденская
1856 — 1907
Предшественник:	София Шведская
Преемник:	Хильда Люксембургская
Рождение:	3 декабря 1838(1838-12-03) Берлин
Смерть:	23 апреля 1923(1923-04-23) (84 года) Баден-Баден
Род:	Гогенцоллерны, Церингены
Отец:	Вильгельм I
Мать:	Августа Веймарская
Супруг:	Фридрих Баденский
Дети:	Фридрих, Виктория, Людвиг
Награды:

Луиза Прусская (нем. Luise, Prinzessin von Preußen, полное имя Luise Marie Elisabeth von Preußen; 3 декабря 1838, Берлин — 23 апреля 1923, Баден-Баден) — член дома Гогенцоллернов, великая герцогиня баденская.

Принцесса Луиза — единственная дочь принца Вильгельма Прусского, будущего германского императора Вильгельма I и его супруги принцессы Августы Саксен-Веймар-Эйзенахской, второй дочери великого герцога Карла Фридриха и великой княжны Марии Павловны Романовой. Внучка короля Пруссии Фридриха Вильгельма III и его супруги Луизы Мекленбург-Стрелицкой.

Вместе со старшим братом Фридрихом Вильгельмом, будущим императором Фридрихом III, Луиза росла в Берлине. В 1849 году её отец был назначен генерал-губернатором Рейнской области и Вестфалии. В феврале 1850 года на новое место жительство в кобленцский курфюршеский дворец переехала и его семья.

По обычаям того времени Луиза получила домашнее образование. Мать Августа прививала дочери так называемые «государевы добродетели», и Луиза бывала с визитами в сиротских домах и больницах, участвовала в благотворительных банкетах. Начиная с 1850 года юная принцесса стала проводить лето в Баден-Бадене. Спустя несколько недель после конфирмации Луизу познакомили с принц-регентом баденским Фридрихом. В сентябре того же года было объявлено о их помолвке.

20 сентября 1856 года, спустя несколько дней после провозглашения третьего сына великого герцога Леопольда I Баденского и Софии Вильгельмины Гольштейн-Готторпской Фридриха I великим герцогом баденским, принцесса Луиза вышла за него замуж в берлинском Городском дворце. В браке родилось трое детей:

• Фридрих Людвиг Леопольд Август (1857—1928), будущий великий герцог баденский
• София Мария Виктория (1862—1930), будущая королева Швеции
• Людвиг Вильгельм Карл Фридрих Бертольд (1865—1888), принц баденский

Литература

• Hans v. Pezold: Großherzogin Luise von Baden. In: Deutsches Adelsblatt. 1933.
• Leonhard Müller: Über die Reform der Töchtererziehung. Eine Denkschrift der Großherzogin Luise von Baden. In: Zeitschrift für die Geschichte des Oberrheins. Nr. 153, 2005, S. 531—543.
• Clemens Siebler: Baden-Württembergische Portraits, herausgegeben von Elisabeth Noelle-Neumann. Deutsche Verlags-Anstalt Stuttgart, Stuttgart 1999, ISBN 3-421-05271-9, S. 137—144.

Отрывок, характеризующий Луиза Прусская (1838—1923)

Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“