Магнус, Луи

Луи Манью
фр. Louis Magnus
Род деятельности:	фигурист, хоккейный функционер, президент ИИХФ
Дата рождения:	25 мая 1881(1881-05-25)
Место рождения:	Кингстон, Ямайка Ямайка
Гражданство:	Франция Франция
Дата смерти:	1 ноября 1950(1950-11-01) (69 лет)

Луи Манью (фр. Louis Magnus, 25 мая 1881, Кингстон, Ямайка Ямайка — 1 ноября 1950) — французский фигурист, хоккейный функционер, основатель и 1-й президент ИИХФ (1908—1912, 1914). Журналист.

Луи Манью родился в Кингстоне (Ямайка) в семье французских родителей. В 1889 году в возрасте 8-ми лет вместе с семьей вернулся во Францию, в Париж.

Вскоре он стал интересоваться зимними ледовыми видами спорта. В 1908 году Луи Манью стал первым чемпионом Франции в мужском одиночном фигурном катании. Свой титул он сумел защитить еще трижды — в 1909, 1910 и 1911 годах. В 1912 году Луи Манью в паре с Анитой Дель Монте (фр. Anita Del Monte) выиграл чемпионат Франции по фигурному катанию среди спортивых пар. В дальнейшем он работал в качестве судьи по фигурному катанию от Франции на многих международных соревнованиях. Также Луи Манью занимал руководящие посты в Парижском спортивном клубе, объединявшем спортсменов зимних видов спорта.

Со временем Луи Манью стал одним из первых пропагандистов зимних ледовых видов спорта. Будучи журналистом, большое внимание уделял хоккею. В 1911 году вышла в свет его историческая работа (в соавторстве с графом Рено де ла Фрегольером) «Зимние виды спорта», где были освещены многие спорные вопросы истории возникновения хоккея и появления его в Европе.

Учитывая различия в правилах игры, Луи Манью обратился в Международный союз конькобежцев с предложением возглавить хоккейные федерации и стандартизировать правила. Получив отказ, Луи Манью разослал приглашения 6 европейским представителям национальных хоккейных федераций. 15 — 16 мая 1908 года по приглашению Луи Манью в Париже по адресу улица Прованс, 34 собрались 8 представителей 4 европейских стран: Франция Франция, Великобритания Великобритания, Швейцария Швейцария, Бельгия Бельгия. Это был встреча стала I Конгрессом Международной хоккейной федерации. Результатом встречи стало учреждение Международной лиги хоккея на льду — ЛИХГ (фр. Ligue Internationale de Hockey sur Glace - LIHG). Манью стал её первым президентом. На этом посту он проработал до 1912 года. Работая президентом ЛИХГ, Манью употреблял всё своё влияние для унификации хоккейных правил. 25 февраля 1914 года на VII Конгрессе в Берлине (Германия) подал в отставку президент ЛИХГ Генри ван ден Булке (англ. Henri van den Bulcke). На освободившуюся должность был избран Луи Манью. Однако, не встретил поддержки своей программы, он тут же подал в отставку. Исполняющим обязанности президента ЛИХГ был назначен Б. М. Питер Паттон (англ. Major Bethune Minet «Peter» Patton). Созванный в тот же день заново съезд переизбрал на должность президента ЛИХГ Генри ван ден Булке. В 1923-1924 Луи Манью занимал должность вице-президента в Совете ИИХФ.

• В 1997 году был введен в Зал славы ИИХФ.
• В 2008 году стал членом Зала славы французской федерации хоккея.

В 1985 году в честь Луи Манью главный трофей, вручаемый победителю плей-офф французского национального чемпионата по хоккею с шайбой получил его имя. С сезона 2004—2005 национальная лига также получила имя Луи Манью.

Литература

• [slovari.yandex.ru/dict/hockey Хоккей. Большая энциклопедия: В 2 т]. — М.: Терра-Спорт, Олимпия Пресс, 2006.

Ссылки

• [www.azhockey.com/Ma.htm Magnus, Louis] (англ.). AZhockey. [www.webcitation.org/6792liv96 Архивировано из первоисточника 23 апреля 2012].
• [slovari.yandex.ru/dict/hockey/article/ho1/ho1-0909.htm ИИХФ] (рус.)(недоступная ссылка — история). Большая энциклопедия хоккея. [archive.is/ELpc Архивировано из первоисточника 5 декабря 2012].

Предшественник: —

Президент ИИХФ 1908 — 1912

Преемник: Генри ван ден Булке

Отрывок, характеризующий Магнус, Луи

– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.