Мадждаль-Шамс
Местный совет
Показать/скрыть карты
|
Мадждель-Шамс (араб. مجدل شمس; ивр. מג'דל שמס) — друзская деревня в северной части Голанских высот, территории аннексированной Израилем в ходе Шестидневной войны, у подножья горы Хермон. Мадждаль-Шамс был провозглашен местным советом в 1982 году.
Высота деревни — от 1120 до 1230 метров над уровнем моря.
Это самое крупное из четырёх друзских поселений в Голанах и самый высокорасположенный населённый пункт во всём Израиле. Находится под израильской юрисдикцией. Тем не менее, почти все жители деревни сохранили сирийское гражданство.
Арабское название Мадждаль-Шамс происходит от арамейского «солнечная башня» — из-за высоты деревни лучи рассвета освещают её первой.
Деревня была основана в 1595 году несколькими друзскими семьями. В прошлом в деревне проживали также и алавиты с христианами-католиками, но на сегодняшний день практически всё население состоит только из друзов.
Статистика
По данным израильского Центрального Бюро по Статистике (ЦБС) на 2009 год[1], в деревне живут 9 400 человек. Общий прирост населения — 2,5 %. На 1000 мужчин приходится 956 женщин. Социально-экономическое положение деревни низкое (3 балла из десяти).
Категория | Численность в % |
---|---|
от 0 - 4 лет | 11,0 |
от 5 - 9 лет | 10,6 |
от 10 - 14 лет | 9,9 |
от 15 - 19 лет | 8,1 |
от 20 - 29 лет | 17,9 |
от 30 - 44 лет | 24,6 |
от 45 - 59 лет | 11,7 |
от 60 - 64 лет | 2,1 |
старше 65 лет | 4,2 |
- Majdal Shams.jpg
панорама Мадждаль-Шамс с шоссе 98
Напишите отзыв о статье "Мадждаль-Шамс"
Примечания
- ↑ [www1.cbs.gov.il/population/new_2009/table3.pdf Центральное Бюро по Статистике (ЦБС) Израиля 2009]
Отрывок, характеризующий Мадждаль-Шамс
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.