Македонская фаланга

Македонская фаланга — боевое построение пехоты в армии древней Македонии с IV до начала II в. до н. э.

История создания

Благодаря Александру Македонскому фаланга приобрела репутацию непобедимой ударной силы, сметающей всех и всё на своём пути. Однако Филипп II, создатель македонской фаланги в середине IV в. до н. э., выучил сражаться своих подданных в рядах фаланги не от хорошей жизни. Это был единственный дешёвый способ организовать эффективную массовую армию из необученных крестьян, не имевших возможности постоянно упражняться с оружием и приобрести доспехи. В прямоугольное каре умели строиться даже дикие иллирийцы под предводительством Бардилла. Афинский стратег Ификрат, осознав эффективность плотного построения, вооружал своих гоплитов длинными копьями и облегчёнными круглыми щитами. Филипп II организовал македонян в полки, спаял дисциплиной и изнурительными тренировками, равно как и постоянными походами, выучил биться в строю и снабдил вооружением, подобным вооружению гоплитов Ификрата.

Арриан дает описание того, как из персов-новобранцев, каждый из которых по отдельности ничего не значил, Александр создавал фалангу:

«Командиром при каждом лохе [отделении из 16 бойцов] назначил македонца, над ним македонца „двудольника“ и „десятистатерника“ (так называли воина по жалованью, которое он получал: оно было меньше жалованья „двудольника“ и больше обычного солдатского). Под их началом, таким образом, было 12 персов и замыкающий лох македонец, тоже „десятистатерник“, так что в лохе находилось четыре македонца, отличённых — трое жалованьем, а один властью над лохом, и 12 персов. Вооружение у македонцев было своё, национальное; одни из персов были лучниками, другие имели дротики.»

Таким образом достаточно иметь только четверть опытных и хорошо вооружённых воинов, чтобы вся фаланга превращалась в грозную силу. Сила фаланги заключается не в героизме отдельных личностей, как практиковалось у эллинов, а в подчинении всех личностей на решение боевой задачи. В рядах фаланги трудно прославиться подвигом, но и трусом тоже не стать.

Организационная структура

Не осталось указаний современников на численный состав и структуру македонской фаланги времен Филиппа II и Александра Великого, все неполные сведения сообщаются авторами римского и византийского времени. Александр задействовал в своих битвах 6 полков педзетайров (др.-греч. πεζεταιροι), «пеших товарищей», так называли бойцов фаланги. Полк (античные авторы именуют полки фалангами или таксисами (др.-греч. ταξεις)) являлся основной тактической единицей фаланги на поле боя. Его численность, видимо, могла меняться, и по косвенным оценкам составляет не менее 1500 человек. Комплектовались полки территориально, Диодор сообщает о таксисах из таких областей Македонии как Тимфея, Элимия, Орестида и Линкестида. Позднее Александр, вынужденный распылять силы по необъятной Азии, уменьшил полк до хилиархии, подразделения в 1000 человек, сохранив общую численность фаланги в 9 тысяч.

Поздние авторы в наставлениях указывают на желаемую численность фаланги в 16 тысяч бойцов, что относится скорее всего к теоретическим выкладкам, нежели действительным армиям. Сирийский царь Антиох в битве с римлянами во II в. до н. э. выставил фалангу македонского типа в 16 тысяч глубиной в 32 человека, однако разделена она была на 10 полков, что плохо согласуется с выкладками из тактических наставлений, но соответствует оценочной численности полков во времена Александра Великого. Фаланга македонского царя Филиппа V в те же времена насчитывала 20 тысяч воинов.

Базовой единицей фаланги являлся лох (лохос) (др.-греч. λόχος) - ряд в глубину из 16 бойцов. Первый в ряду, лохаг (или протостат), действует во фронте и направляет лох; последний, ураг, замыкает ряд и следит за действиями бойцов. Византийский Аноним VI века так написал о задачах замыкающего:

«Ураги не должны уступать в мужестве и телесной силе тем, которые размещены во второй шеренге. В особенности ураги должны превосходить других опытностью и благоразумием, поскольку они предназначены, во-первых, для того, чтобы следить за солдатами, стоящими внутри ряда, и сплачивать их; во-вторых, для того, чтобы во время сражения подталкивать стоящих впереди, так чтобы фаланга оставалась плотной и непреодолимой для врагов; в-третьих, для того, чтобы в случае внезапного появления врагов в тылу фаланги они, повернувшись навстречу врагам, смогли бы выполнить функцию протостатов.»

Выделяется также полулохит, 9-й в ряду, который становится во фронт («к щиту»), когда глубина фаланги уменьшается до 8 человек. Именно такую глубину имела фаланга в битве при Иссе.

Из лохов возможно составить разные подразделения; в тактических наставлениях авторов римского времени приводятся разные конструкции, но наиболее вероятной представляется синтагма из 16 лохов (256 бойцов). В фильме О. Стоуна «Александр» полки строятся из синтагм, как наиболее управляемой единицы пехоты. Некоторые данные позволяют предположить, что полк фаланги делился на пентакосиархии (по 512 бойцов), что облегчает построение фаланги с глубиной в 32 человека. В таком случае пентакосиархия являлась предшественницей римской когорты.

Таксисы в линию образуют прямоугольник классической фаланги; Александр Великий однажды вел фалангу на врагов клином. В тактических наставлениях приводятся и другие варианты построения фаланги.

Вооружение

Основным оружием в плотном строю являлась сарисса, македонское название длинного копья, но при штурме укрепленных позиций фалангиты сражались копьями обычной длины и метали дротики. Полибий так описывает сариссу: древко длиной в 14 локтей (6.3 м), берется двумя руками таким образом, чтобы наконечник выступал на 10 локтей (ок. 4.5 м) от бойца. Элиан Тактик повторяет сведения Полибия, но замечает о переменной длине сарисс, самые короткие из которых длиной в 8 локтей. Другие авторы определяют длину сариссы от 3 до 5.4 м.

Так как сариссу необходимо держать обеими руками, круглый слабовыпуклый щит из меди, или обитый медью, вешался на левый локоть и возможно на шейный ремень. Диаметр щита примерно 60 см. У фалангитов имелись также, хотя необязательно у всех, короткие мечи. Плутарх упоминает, что когда римляне развалили фалангу: «… македонцы безуспешно пытались короткими кинжалами пробить крепкие щиты римлян, закрывавшие даже ноги, и своими лёгкими щитами оборониться от их тяжёлых мечей, насквозь рассекавших все доспехи.» Элиан Тактик не упоминает о мечах. Полиен перечисляет следующую амуницию фалангита при Филиппе II: шлем, щит, поножи и копье, то есть возможно в то время панцирь и меч считались роскошью для простых пехотинцев.

Античные авторы говорят о педзетайрах как тяжеловооружённых воинах, что подразумевает наличие панциря. Полиен сообщает, Александр Великий, чтобы его солдаты боялись подставлять спины врагу, оставил в броне только пластину на груди. Из амфиполисской надписи о штрафах (2-я половина III в. до н. э.) за утерю амуниции следует, что впереди стоящий лохаг имел тяжелую кирасу, а остальные солдаты лоха защищались льняными доспехами, склеенными из слоев грубой ткани (линоторакс). Согласно военному наставлению Арриана доспех фалангита представлял собой нагрудную броню, либо из цельной пластины, либо из железной кольчуги.

Боевое применение

Фаланга по своей природе малоподвижна, её цель — сдержать лобовой напор противника. На пересеченной местности фаланга ломала строй и становилась уязвимой. При ударе во фланг или в тыл фаланга теряла свои преимущества и превращалась в плохо организованную толпу. В сражениях Филипп II и Александр Великий наносили решающий удар силами конницы в то время, когда основные силы врага вязли в безуспешных попытках взломать строй фаланги. Как заметил один историк, фаланга служила наковальней Александру, кувалдой же была кавалерия. Нестройные толпы персов были бессильны перед правильным строем греков или македонцев, но вот греческие наёмники персов или греческие отряды в Ламийской войне наносили педзейтарам тяжёлые потери, и только тактическое превосходство македонских полководцев не позволило грекам одерживать победы.

По фронту фалангит занимал примерно 0.9 м (2 локтя) в бою. Чтобы сдержать напор противника, фаланга смыкалась ещё теснее, буквально плечом к плечу, так что фалангит по фронту занимал около 0.5 м (1 локоть). В обычном построении фалангит занимал 4 локтя по фронту.

Полибий считает, что пять рядов фаланги выставляли сариссы вперед, а остальные держали их вертикально. По его расчетам в таком случае римский легионер «…должен противостоять 10 пикам, и это невозможно для одного человека прорубиться сквозь них, поскольку они выставлены тесно, и нет способов отвести их, так как задние ряды не в силах помочь переднему». По Полибию 1-й ряд пик выставлялся на 4.5 м от фаланги, 2-й ряд пик выступал на 3.6 м от фаланги и т. д., последний 5-й ряд выступал на 0.9 м.

Элиан Тактик упоминает и о переменной длине сарисс, когда пики первого ряда были короче остальных; увеличение длины шло вплоть до 3-го ряда, так что наконечники выступали на примерно одинаковом расстоянии от фаланги. Остальные воины в ряду должны были заменять убитых и раненых, а также создавали такую плотность строя, чтобы передние воины не имели возможности для бегства.

Византийский Аноним VI века указывает на неизменную длину копий в македонской фаланге:

«Копья первых четырёх шеренг должны выступать перед фронтом всего войска, и копья первой шеренги должны выступать впереди копий второй шеренги настолько, насколько первая шеренга стоит впереди второй, и далее по порядку точно таким же образом вплоть до четвёртой шеренги; в большинстве случаев в сомкнутой фаланге это расстояние составляет около одного локтя. Такое расположение копий называется македонским, поскольку известно, что его применяли македоняне […] Некоторые делали копья второй шеренги длиннее копий первой шеренги на указанную величину, так чтобы выдвижение копий первой и второй шеренг перед фронтом было одинаковым, благодаря чему можно было сражаться с врагами двумя копьями одновременно.»

По Анониму последние 4 солдата в ряду и на флангах должны быть вооружены такими же копьями, как и первые 4, чтобы иметь возможность отражать нападение с любой стороны. Остальные 8 солдат в лохе могли действовать дротиками и метательным оружием.

Силу фаланги описывает Плутарх:

«Македонцы в первых линиях успели вонзить острия своих сарисс в щиты римлян и, таким образом, сделались недосягаемы для их мечей… Римляне пытались мечами отбиться от сарисс, или пригнуть их к земле щитами, или оттолкнуть в сторону, схватив голыми руками, а македонцы, ещё крепче стиснув свои копья, насквозь пронзали нападающих, — ни щиты, ни панцири не могли защитить от удара сариссы.»

Слабость фаланги продемонстрировали римляне, атакуя не сплошной фронт, а разрывы в строю и фланги. Как пишет Плутарх о другом сражении:

«Поистине фаланга напоминает могучего зверя: она неуязвима до тех пор, пока представляет собою единое тело, но если её расчленить, каждый сражающийся лишается силы, потому что они сильны не каждый сам по себе, а взаимной поддержкой.»

См. также

• Фаланга (строй)
• Сарисса
• Сариссофоры

Ссылки

• [www.roman-glory.com/06-02-02/ Римская Слава — античное военное дело]: иллюстрации современных художников по воинам Александра Македонского.
• [militerra.com/index.php?option=com_content&task=blogcategory&id=23&Itemid=53 Кампании Александра Македонского. Материалы сайта «Militerra.com — битвы мировой истории»]

Отрывок, характеризующий Македонская фаланга

Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.