Мариенбург (замок)
| Замок | |
Мариенбург
| |
| |
| Страна | Польша |
Орденский замок Мариенбу́рг (нем. Ordensburg Marienburg), давший начало одноимённому городу (ныне город Мальборк в Польше), служил резиденцией великого магистра Тевтонского ордена с 1309 по 1456 годы. Это крупнейший средневековый кирпичный замок в мире, один из эталонов кирпичной готики, памятник истории, памятник Всемирного наследия человечества.
Замок в честь Девы Марии был заложен тевтонскими рыцарями на берегу Ногата (устье Вислы) в 1274 году. Подготовка к строительству началась в 1278 году, когда строители начали вырубать лес и собирать строительные материалы (кирпич, древесину и камни для фундамента). Наибольших усилий требовало производство кирпича и черепицы. Их в 1278—1280 годах было использовано около 4 480 000 единиц, из которых 1 280 000 было потрачено на строительство стен, а 3 200 000 на строительство замка.
Первый этап строительства можно датировать 1278—1281 годами (от начала строительства до переноса монастыря из ближайшего Зантыря). В этот период замок являлся комтурским. Он состоял из главного замка (позже названного «высоким замком») и замчища (позже «средний замок»).
Сначала было построено северное крыло, где разместились наиважнейшие помещения: каплица, зал для собраний, жилые помещения. Потом было построено западное крыло, в котором разместили комнату комтура и трапезную. Южную и восточную части замыкали деревянные склепы, мастерские и конюшни.
Следующим важным элементом замка была выдвинутая на юго-запад над крышей замка оборонительная башня, соединённая с замком, которую называли данскером. Она должна была играть роль санитарной башни, пункта обороны и пункта обзора города Мальборка. Другая башня, которую называли «клешей», построенная до конца XIII века, находилась в противоположном данскеру углу. Первоначально башня имела оборонительное назначение, но после расширения замка потеряла своё назначение. В 1309 году в него из Венеции переехал великий магистр ордена. В течение XIV века замок многократно расширялся и перестраивался. За крепостными стенами оказалась территория площадью в 210 тыс. кв. м., а число обитателей замка в лучшие годы приближалось к трём тысячам.
В 1309 году было решено перенести резиденцию великого орденского магистра из Венеции в Мальборк, который с тех пор стал столицей Тевтонского ордена. Вместе с великим магистром в замок прибыло большое количество братьев, что потребовало перестройки и расширения существующего комплекса. В «высоком замке» больше всего места заняли жилые помещения. Кроме того, здесь разместился капитул. Значительно расширился замковый костёл Святой Девы Марии — его продлили с востока, под ним разместили каплицу святой Анны, предназначенную для погребения великих магистров. На восточном фасаде, в оконном углублении разместили большую фигуру Матери Божьей с Ребёнком, которая позже была покрыта мозаикой (уничтожена в 1945 году вместе с восточной частью костела). На старом замчише («среднем замке») разместили резиденцию великих магистров.
Мальборк в 1410 году во время Грюнвальдской битвы был осаждён польско-литовскими войсками во главе с королём Владиславом II Ягайло.
После поражения рыцарей при Грюнвальде резиденция великого магистра подверглась продолжительной осаде. Город Мариенбург был разрушен, но сам замок взять так и не удалось. В 1456 году магистр передал замок в уплату долга богемским наёмникам и перебрался в Кёнигсберг, а наёмники перепродали его польскому королю Казимиру IV. Так замок оказался в составе Королевства Польского.
Во время Тринадцатилетней войны замок был продан в 1457 году польскому королю Казимиру Ягелонну за 190 тысяч флоренов через чешского доказчика наёмников Ульриха Чырвонку, который получил замок взамен на закладную, с которой выплачивал орден. Польский король триумфально въехал в замок 7 июня 1457 года. С того времени до 1772 года это была одна из резиденций польских королей. Высокий замок выполнял роль мастерской, а большая трапезная стала местом, где происходили королевские приемы. Резиденция короля размещалась во Дворце великих магистров. Во второй половине XVI века на главной башне были установлены часы. В 1618 году костёл в замке приняли иезуиты и перестроили интерьер в стиле барокко. 17 июля 1626 года замок захватили войска во главе с Густавом Адольфом.
Из-за нашествий шведов в XVII веке замок пришёл в упадок. Во время наполеоновских войн в Мариенбурге помещались арсенал и казармы. После раздела Речи Посполитой на романтические руины обратил внимание прусский архитектор Давид Жилли, который вместе с сыном Фридрихом опубликовал их зарисовки. Берлинские любители готики собрали средства на реконструкцию замка, которая и была начата в 1816 году.
С приходом к власти начале 1930-х Адольфа Гитлера нацисты использовали замок в качестве места ежегодного паломничества членов Гитлерюгенда и Союза немецких девушек. Тевтонский замок Мариенбург послужил прообразом орденских замков, созданных при нацистах[1].
Вторая мировая война оставила на месте замка дымящиеся развалины, однако польские власти приняли решение восстановить замок в довоенном виде. Только собор оставался в виде руин до 2016 года. На текущий момент реконструкции, проводимые на средства Норвегии и Лихтенштейна, полностью завершены. Замковый музей внесён в в Государственный реестр музеев Польши.
 |
Напишите отзыв о статье "Мариенбург (замок)"
Примечания
- ↑ Shier, William: The Rise and Fall of the Third Reich, p. 255—256, ASIN B000EA3XL4
Ссылки
- [www.zamek.malbork.pl Музей Мальборкского замка]
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Мариенбург (замок)
| ||||||
Отрывок, характеризующий Мариенбург (замок)
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
