Матвеенко, Дмитрий Дмитриевич

Дмитрий Дмитриевич Матвеенко
Род деятельности:	слесарь, железнодорожник
Дата рождения:	21 сентября 1920(1920-09-21)
Место рождения:	Тигина, Бессарабия
Дата смерти:	8 июля 2011(2011-07-08) (90 лет)
Место смерти:	Кишинёв, Молдавия
Награды и премии:

Дми́трий Дми́триевич Матвее́нко (Матвие́нко) (21 сентября 1920 года — 8 июля 2011 года) — советский изобретатель, конструктор путевой техники, слесарь и железнодорожник. Герой Социалистического Труда (1959), заслуженный изобретатель СССР (1988), почётный железнодорожник.

Биография

Родился 21 сентября 1920 года в городе Тигине в период румынской оккупации Бессарабии (ныне город Бендеры Приднестровской Молдавской Республики) в семье железнодорожника. Украинец. Окончил 4 класса народной школы. С 12 лет начал трудиться учеником жестянщика в городе Клуже, затем работал жестянщиком у частных лиц в городе Галац.

После восстановления в Бессарабии советской власти работал жестянщиком на Бендерском консервном заводе, затем кузнецом в одном из колхозов Украины, ремонтным рабочим на железной дороге.

С 1944 года работал слесарем, затем мастером механических мастерских Бендерской дистанции пути. В 1953 году вступил в КПСС.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 августа 1959 года за выдающиеся успехи, достигнутые в деле развития железнодорожного транспорта, Матвеенко Дмитрию Дмитриевичу было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

С 1970 года работал заместителем начальника Кишинёвской дистанции пути Молдавской железной дороги по опытным работам, с 1980 года — фрезеровщиком этой же дистанции.

Автор (в том числе совместно с сыном Михаилом) более 40 ценных рационализаторских предложений и изобретений в области железнодорожного транспорта. Среди них — путеизмерительная тележка, пущенная в серийное производство Министерством путей сообщения СССР в 1952 году, гидравлический домкрат для ремонта железнодорожного пути, моторно-гидравлический рихтовщик, выпускаемый серийно и увеличивший производительность труда в четыре раза, путевая гайковёртная машина, позволившая обслуживать до 800 метров пути в час и многие другие.

Был делегат XXII съезда КПСС. На VII, IX, и X съездах КП Молдавии был избран кандидатом в члены ЦК КП Молдавии. Также избирался депутатом Верховного Совета Молдавской ССР V созыва, членом Бендерского ГК КП Молдавии и депутатом Бендерского городского Совета народных депутатов.

Имя героя было занесено в Книгу Почета города Бендеры под № 1 и на Доску Почета Молдавии в 1961 году.

Являлся членом республиканского совета Всесоюзного общества изобретателей и рационализаторов и членом управления инженерно-технического общества Молдавской железной дороги.

Жил в городе Кишинёве. Возглавлял созданную им самим вместе с сыном фирму «Мамид-2», занимающуюся проектированием и производством железнодорожной техники.

Скончался Дмитрий Дмитриевич Матвеенко 8 июля 2011 года.

Награды и звания

Советские государственные награды и звания:

• Герой Социалистического Труда (Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1 августа 1959 года, орден Ленина и медаль «Серп и Молот») — за выдающиеся успехи, достигнутые в деле развития железнодорожного транспорта
• Медаль «За трудовую доблесть» (1957)
• Медаль «В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина» (1970)
• Заслуженный изобретатель СССР (1988)
• Заслуженный изобретатель Молдавской ССР (1961)
• Почётная грамота Президиума Верховного Совета Молдавской ССР (1956)

Общественные и ведомственные награды и звания:

• Почётный железнодорожник
• Почётная грамота Совета научного инженерно-технического общества Молдавской ССР (1949)
• Почётный гражданин города Бендеры (1967)
• Почётный знак отличия «Трудовая доблесть России»
• другие награды

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• Гаврилов М. [archive.is/TX3Q Семейный подряд Матвеенко] // Изобретатель и рационализатор : научно-популярный журнал. — М., 2003. — № 2 (638). — С. 28-29.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=11805 Матвеенко, Дмитрий Дмитриевич]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Матвеенко, Дмитрий Дмитриевич

– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.