Маюдзуми, Тосиро
Поделись знанием:
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
| Тосиро Маюдзуми | |
 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Страна |
|
| Профессии |
композитор |
Тосиро Маюдзуми (яп. 黛敏郎, 20 февраля 1929, Иокогама — 10 апреля 1997, Кавасаки) — японский композитор.
Содержание
Биография
Учился в Токийском национальном художественном университете (1945—1951), затем в Парижской консерватории (1952). Вернувшись в Японию, основал экспериментальную группу Трое, экспериментировал с конкретной музыкой. Одним из первых в Японии обратился к электронной музыке.
Сын — кинорежиссёр Ринтаро Маюдзуми (р.1953).
Творчество
В начале пути испытал влияние Э.Вареза. С 1957 вернулся к национальным традициям, философии буддизма (симфонии Нирвана, 1958; Мандала, 1960). Активно работал в кино как с японскими (Кэндзи Мидзогути, Кон Итикава, Ясудзиро Одзу, Сёхэй Имамура), так и с американскими режиссёрами (Джон Хьюстон), написал музыку более чем к 100 фильмам. Также работал в театре, сотрудничал с Юкио Мисимой.
Избранные сочинения
Оперы
Балет
- Kabuki (1986)
Оркестровые сочинения
- Rumba Rhapsody (1948)
- Symphonic Mood (1950)
- Bacchanale (1954)
- Ektoplasm (1954)
- Tonepleromas '55 (1955)
- Nirvana Symphony для мужского хора и оркестра (1958)
- Mandala Symphony (1960)
- Music with Sculpture (1961)
- Bugaku (1962)
- Textures для духового оркестра (1962)
- Samsara, симфоническая поэма (1962)
- Essay in Sonorities (Mozartiana) (1963)
- Essay для струнного оркестра (1963)
- Fireworks (1963)
- Ongaku no tanjō/ Рождение музыки (1964)
- Концерт для ударных и духового оркестра (1965)
- Маленький концерт для ксилофона и оркестра (1965)
- Shu/ Чары (1967)
- Tateyama (1974)
- Mukyūdō/ Вечное движение (1989)
Инструментальные и ансамблевые сочинения
- Соната для скрипки и фортепиано (1946)
- 12 прелюдий для фортепиано (1946)
- Hors d'œuvre для фортепиано (1947)
- Дивертисмент для 10 инструментов (1948)
- Струнный квартет (1952)
- Секстет для флейты, кларнета, бас-кларнета, валторны, трубы и фортепиано (1955)
- Tone Pleromas 55 для 5 саксофонов, музыкальной пилы и фортепиано (1955)
- Pieces для подготовленного фортепиано и струнного квартета (1957)
- Mikrokosmos для синтезатора, гитары, музыкальной пилы, вибрафона, ксилофона, ударных и фортепиано (1957)
- Bunraku для виолончели (1960)
- Прелюдия для струнного квартета (1961)
- Metamusic для саксофона, скрипки и фортепиано (1961)
- Shōwa ten-pyō raku для ансамбля гагаку (1970)
- Rokudan для арфы (1989)
Электронная музыка
- Boxing (1954)
- X, Y, Z (1955)
- Music for Sine Wave by Proportion of Prime Number (1955)
- Music for Modulated Wave by Proportion of Prime Number (1955)
- Invention for Square Wave and Saw-tooth Wave (1955)
- Variations on Numerical Principle of 7 (1956)
- Aoi no ue (1957)
- Campanology для мульти-фортепиано (1959)
- Olympic Campanology (1964)
- Mandala для голоса и электроники (1969)
Киномузыка
- Господин Пу (1953, Кон Итикава, композитор сыграл также заглавную роль в фильме)
- Район красных фонарей (1956, Кэндзи Мидзогути)
- Пламя (1958, Кон Итикава, по роману Юкио Мисимы Золотой храм)
- Неутолимое желание (1958, Сёхэй Имамура)
- Доброе утро (1959, Ясудзиро Одзу)
- Когда женщина поднимается по лестнице (1960, Микио Нарусэ)
- Токийская Олимпиада (1965, Кон Итикава)
- Порнографы (1966, Сёхэй Имамура)
- Библия (1966, Джон Хьюстон, номинация на Оскар, номинация на Золотой глобус за лучшую музыку к фильму)
- Отражения в золотом глазу (1967, Джон Хьюстон по роману Карсон Маккалерс)
Признание
Лауреат премии Сантори (1996) и других наград.
Напишите отзыв о статье "Маюдзуми, Тосиро"
Ссылки
- Маюдзуми, Тосиро (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.edition-peters.com/php/artist_details.php?artist=MAYUZUMI§ion=composer Toshiro Mayuzumi] (англ.)
- [www.naxos.com/composerinfo/Toshiro_Mayuzumi/23742.htm MAYUZUMI, TOSHIRO BIOGRAPHY] (англ.)
Отрывок, характеризующий Маюдзуми, Тосиро
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
