Итикава, Кон
Кон Итикава | |
市川崑 | |
Имя при рождении: |
Гиити Итикава |
---|---|
Дата рождения: | |
Место рождения: | |
Дата смерти: |
13 февраля 2008 (92 года) |
Место смерти: | |
Гражданство: | |
Профессия: | |
Карьера: | |
Направление: | |
Награды: |
премия жюри Каннского МКФ (1959), Золотой леопард Локарнского МКФ (1959), Синяя лента (1960) и др. |
Кон Итикава (яп. 市川崑, 20 ноября 1915, Исе — 13 февраля 2008, Токио) — японский кинорежиссёр, сценарист и продюсер.
Содержание
Биография
Когда Гиити было четыре года, умер его отец, и семейная лавка кимоно разорилась. Мальчик жил вместе с сестрой. Имя «Кон» дал ему дядя, который считал, что элементы кандзи 崑 означают удачу, поскольку иероглиф делится по вертикали на две одинаковые половинки. Мальчик любил рисовать и хотел стать художником; увлекался кино, особенно жанром тямбара. В подростковом возрасте был потрясён циклом «Silly Symphonies» Уолта Диснея и решил стать мультипликатором.
В 1933 г., по окончании технического колледжа в Осаке, работал в отделе анимации на местной киностудии J.O Studio. Годы спустя признавался историку японского кино Дональду Ричи: «Я по-прежнему мультипликатор, и, наверное, важнейшее влияние на мои фильмы (помимо Чаплина, особенно „Золотой лихорадки“) оказал Дисней».
Когда отдел анимации упразднили, Итикава перешёл в отдел художественного кино ассистентом режиссёра. Среди режиссёров, с которыми ему довелось работать, — Ютака Абэ и Нобуо Аояги.
В начале 1940-х J.O Studio слилась с P.C.L. и Toho Film Distribution, образовав одну из крупнейших японских кинокомпаний Toho. Итикава переехал в Токио. В 1946 г. снял свой первый самостоятельный фильм «Девушка в храме Додзё» — анимационную ленту с марионетками театра бунраку. Поскольку сценарий не прошёл цензуру, американские оккупационные власти конфисковали фильм; многие годы он считался утерянным, но затем обнаружился во Французской синематеке.
На Toho Итикава познакомился с Натто Вадой (наст. имя и фам. Юмико Моги, 1920—1983), работавшей на студии переводчицей. Они поженились в 1948 г. В следующем году вышло два первых фильма Итикавы, снятым по сценариям Вады: «Образ человека» и «Бесконечная страсть».
В 1950—1965 гг., часто называемые «периодом Натто Вады», появилось большинство наиболее признанных фильмов Итикавы. Вада написала за эти годы 34 сценария, большинство из которых — адаптации.
Избранная фильмография
Год | Русское название | Оригинальное название | Примечания |
---|---|---|---|
1934 | Гора Катикати | 新説カチカチ山 (Kachikachi Yama) | к/м, анимационный |
1946 | Девушка в храме Додзё | 娘道成寺 (Musume Dojoji) | к/м, анимационный |
1947 | 1001 ночь с Тохо | 東宝千一夜 (Tôhô sen’ichi-ya) | |
1948 | Цветок расцветает | 眞知子 より- 花ひらく (Hana hiraku — Machiko yori) | |
1948 | 365 ночей: Токио | 三百六十五夜 ・東京篇 (Sambyakurokujugo ya — Tokyo-hen) | |
1948 | 365 ночей: Осака | 三百六十五夜 ・大阪篇 (Sambyakurokujugo ya — Osaka-hen) | |
1949 | 365 ночей | 三百六十五夜 (Sambyakurokujugo ya) | |
1952 | Господин Везунчик | ラッキーさん (Rakki-san) | |
1953 | Господин Пу | プーサン (Pu-san) | |
1955 | Сердце | こゝろ (Kokoro) | по Нацумэ Сосэки |
1956 | Комната насилия | 処刑の部屋 (Shokei no heya) | по роману Синтаро Исихары |
1956 | Бирманская арфа | ビルマの竪琴 (Biruma no tategoto) | по роману Митио Такэямы; две премии и номинация на Золотого льва Венецианского МКФ |
1958 | Пламя | 炎上 (Enjô) | по роману Юкио Мисимы Золотой Храм |
1959 | Ключ | 鍵 (Kagi) | по Дзюнъитиро Танидзаки; номинация на Золотую пальмовую ветвь и премия жюри Каннского МКФ, японская премия Синяя лента |
1959 | Полевые огни | 野火 (Nobi) | по роману Сёхэя Ооки; Золотой леопард на Локарнском МКФ |
1960 | Заповедь женщины | 女経 (Jokyo) | киноальманах из трёх новелл; новелла 2: «Женщина, которая умеет продать дорого»; по произведению Сёфу Муромацу. |
1960 | Младший брат | おとうと (Ototo) | по роману Ая Коды; номинация на Золотую пальмовую ветвь Каннского МКФ, премия Синяя лента за лучшую режиссуру и лучший фильм |
1961 | Десять чёрных женщин | 黒い十人の女 (Kuroi junin no onna) | |
1962 | Нарушенный завет | 破戒 (Hakai) | по роману Тосона Симадзаки |
1962 | Мне два года | 私は二歳 (Watashi wa nisai) | по роману Митио Мацуды; премия за лучшую режиссуру и лучший сценарий на кинофестивале Майнити |
1963 | Месть актёра | 雪之丞変化 (Yukinojō henge) | премия за лучшую режиссуру и лучший сценарий на кинофестивале Майнити |
1963 | В одиночку через Тихий океан | 太平洋ひとりぼっち (Taiheiyô hitoribocchi) | номинация на Золотую пальмовую ветвь Каннского МКФ |
1965 | Токийская Олимпиада | 東京オリンピック (Tôkyô orimpikku) | документальный; две премии BAFTA |
1966 | Повесть о Гэндзи | 源氏物語 (Genji monogatari) | по Мурасаки Сикибу |
1971 | Снова любить | 愛ふたたび (Ai futatabi) | номинация на Золотого медведя Берлинского МКФ |
1973 | Скитальцы | 股旅 (Matatabi) | |
1975 | Ваш покорный слуга кот | 吾輩は猫である (Wagahai wa neko de aru) | по Нацумэ Сосэки |
1976 | Клан Инугами | 犬神家の一族 (Inugami-ke no ichizoku) | по Сэйси Ёкомидзо, кинопремия «Кинэма Дзюмпо» за лучшую режиссуру |
1977 | Дьявольская считалочка | 悪魔の手毬唄 (Akuma no temari-uta) | по Сэйси Ёкомидзо |
1977 | Остров Гокумон | 獄門島 (Gokumon-to) | по Сэйси Ёкомидзо |
1978 | Пчелиная матка | 女王蜂 (Joôbachi) | по Сэйси Ёкомидзо |
1978 | Огненная птица | 火の鳥 (Hi no tori) | |
1979 | Дом повешенной на Больничном Спуске | 病院坂の首縊りの家 (Byoinzaka no kubikukuri no ie) | по Сэйси Ёкомидзо |
1981 | Счастье | 幸福 (Kofuku) | |
1983 | Мелкий снег | 細雪 (Sasame-yuki) | по Дзюнъитиро Танидзаки |
1987 | Принцесса с Луны | 竹取物語 (Taketori monogatari) | |
1988 | Журавль | つる -鶴-(Tsuru) | |
1991 | Убийцы под масками но | 天河伝説殺人事件 (Tenkawa densetsu satsujin jiken) | |
1993 | За той дверью (Фуса) | その木戸を通って (Sono kido o totte) | по рассказу Сюгоро Ямамото |
1994 | Сорок семь ронинов | 四十七人の刺客 (Shijûshichinin no shikaku) | специальная премия жюри на Токийском МКФ |
2000 | Дора-Хэйта | どら平太 (Dora-Heita) | |
2000 | Синсэнгуми | Shinsengumi | |
2006 | Клан Инугами | 犬神家の一族 (Inugami-ke no ichizoku) | номинация на Золотого Святого Георгия Московского МКФ |
Напишите отзыв о статье "Итикава, Кон"
Литература
- Solmi A. Kon Ichikawa. Firenze: La Nuova Italia,1975
- Kon Ichikawa/ James Quandt, ed. Toronto: Cinematheque Ontario, 2001
Ссылки
- [www.filmref.com/directors/dirpages/ichikawa.html] (англ.)
- [www.sensesofcinema.com/2004/great-directors/ichikawa/] (англ.)
Отрывок, характеризующий Итикава, Кон
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся 20 ноября
- Родившиеся в 1915 году
- Умершие 13 февраля
- Умершие в 2008 году
- Умершие в Токио
- Кинорежиссёры по алфавиту
- Кинорежиссёры Японии
- Кинорежиссёры XX века
- Сценаристы по алфавиту
- Сценаристы Японии
- Режиссёры фильмов жанра тямбара
- Лауреаты Каннского кинофестиваля
- Умершие от пневмонии