Микулич, Бранко

Бранко Микулич Branko Mikulić
Председатель Союзного Исполнительного Вече СФРЮ
15 мая 1986 — 16 марта 1989
Предшественник:	Милка Планинц
Преемник:	Анте Маркович
Председатель Президиума Боснии и Герцеговины
апрель 1982 — 26 апреля 1984
Предшественник:	Раиф Диздаревич
Преемник:	Миланко Реновица
и.о. Председателя Президиума ЦК Союза коммунистов Югославии
19 октября 1978 — 23 октября 1979
Предшественник:	Иосип Броз Тито
Преемник:	Стеван Дороньский
Председатель ЦК Союза коммунистов Боснии и Герцеговины
1969 — 1978
Предшественник:	Цвиетин Миятович
Преемник:	Никола Стоянович
Председатель Исполнительного веча Боснии и Герцеговины
1967 — 1969
Предшественник:	Руди Колак
Преемник:	Драгутин Косовац
Рождение:	Горни-Вакуф-Ускопле, Королевство сербов, хорватов и словенцев
Смерть:	Сараево, Босния и Герцеговина
Партия:	Союз коммунистов Югославии
Награды:

Бранко Микулич (сербохорв. Branko Mikulić, 10 июня 1928, Горни-Вакуф-Ускопле — 12 апреля 1994, Сараево) — югославский боснийский государственный деятель, председатель Союзного Исполнительного Вече СФРЮ (1986—1989).

Биография

Родился в хорватской семье. Отец был одним из ведущих представителей Хорватской крестьянской партии, в годы Второй Мировой войны являлся заместителем председателя Антифашистского освободительного Совета Боснии и Герцеговины.

С 1943 года участвовал в Народно-освободительной войне Югославии. После войны окончил экономический факультет Загребского университета. Работал в органах власти в ряде городов Боснии и Герцеговины, занимал должность секретаря Союза коммунистов Бугойно.

• В 1967—1969 гг. — председатель Исполнительного вече.
• В 1969—1978 гг. — председатель ЦК Союза коммунистов Боснии и Герцеговины.

Представлял ортодоксальное крыло в югославском коммунистическом движении, выступал противником реформистских течений, опасаясь, что они повлекут за собой всплеск национализма, руководя Боснией и Герцоговиной, использовал авторитарные методы руководства.

На руководящих постах добился серьёзных успехов по повышению статуса боснийских мусульман, добившись признания их отдельной нацией, а также способствовал социальной реинтеграции хорватов, бывших сторонников фашистов (усташей и клерикалов). В сфере экономики он последовательно решал вопрос о снижении дотационности региона, начал обширную инвестиционную программу, при нём были построены многие объекты дорожной и социальной инфраструктуры. В 1970-е гг. он добился создания собственного боснийского энергетического комбината и перевода в республику целого ряда обрабатывающих производств.

После подавления движения либеральных реформаторов оказался в числе наиболее приближенных в последние годы правления маршала Тито. Микулич был одним из приближенных возрасте и уже ослабленный болезнью Президента Иосипа Броз Тито. В октябре 1978 г. по предложению Тито назначается Исполнительным секретарем Президиума ЦК СКЮ.

В 1982—1984 гг. — председатель Президиума Боснии и Герцеговины. В 1983 г. он организует показательный судебный процесс против ряда боснийских интеллектуалов, в том числе против будущего президента Алии Изетбеговича. По обвинению в попытке расчленения Югославии они были приговорены к длительным срокам тюремного заключения.

В 1986—1989 гг. — председатель Союзного Исполнительного Вече СФРЮ. На этом посту попытался осуществить ряд жестких мер, направленных на стабилизацию экономического положения страны и преодоление инфляции, но столкнулся с сопротивлением на уровне отдельных республик и серьёзным забастовочным движением. Помимо этого, премьер оказался вовлечен в коррупционный скандал вокруг компании Agrokomerc. Страна оказалась в ситуации острого социально-экономического кризиса, скрытая безработица достигала уровня в 50 % трудоспособного населения.

В 1987 г. правительство было вынуждено принять решение о 25 % девальвации динара и пойти на заем Международного валютного фонда, что вызвало крупное возмущение в Хорватии и Словении. В следующем году они инициируют вотум недоверия Микуличу, но после провала данного предложения в июне 1988 года недовольные стали организовывать перед зданием Скупщины многотысячные митинги с требованием отставки Микулича. 30 декабря 1988 после вынесения вотума недоверия Бранко Микулич уходит со своего поста и возвращается в Сараево, где и скончался во время осады города в апреле 1994 года.

Литература

• Srećko M. Džaja: Die politische Realität des Jugoslawismus (1918—1991): Mit besonderer Berücksichtigung Bosnien-Herzegowinas. München 2002. ISBN 3-486-56659-8.
• Viktor Meier: Der Tito-Staat in der Krise: Jugoslawien nach 1966. In: Dunja Melčić (Hrsg.): Der Jugoslawien-Krieg: Handbuch zu Vorgeschichte, Verlauf und Konsequenzen. Wiesbaden ²2007. ISBN 3-531-33219-8. S. 201—209.

Ссылки

• [www.bosnia.org.uk/bosrep/report_format.cfm?articleid=3058&reportid=170 Branko Mikulic - socialist emperor manqué]  (англ.)
• [www.nwbih.com/news.cgi?ref1=1 Nesuđeni socijalistički car]  (серб.)

Отрывок, характеризующий Микулич, Бранко

– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил: