Милле, Джон Эверетт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джон Эверетт Милле

Автопортрет
Дата рождения:

8 июня 1829(1829-06-08)

Место рождения:

Саутгемптон

Дата смерти:

13 августа 1896(1896-08-13) (67 лет)

Место смерти:

Лондон

Жанр:

живопись

Учёба:

Королевская академия художеств

Стиль:

прерафаэлитизм

Покровители:

Джон Рёскин

Влияние:

Веласкес,
Джон Макрайтер

Работы на Викискладе

Джон Э́веретт Милле (также иногда Милле́с[1]; англ. John Everett Millais, 8 июня 1829 — 13 августа 1896) — крупный английский живописец, один из основателей Братства прерафаэлитов.





Биография

Милле родился в Саутгемптоне и начал учиться рисованию девяти лет от роду[2]. В 1838 году, когда стали очевидными его способности, семья перебралась в Лондон[3].

Академия, Братство прерафаэлитов

В декабре 1840 года в возрасте 11 лет Милле поступил в Королевскую академию художеств, став самым молодым студентом за всю историю академии[3]. В академии Джонни проучился шесть лет. В 1843 году он получил серебряную медаль за рисунок. К пятнадцати годам он уже прекрасно владел кистью. В 1846 году его историческая картина «Писарро берёт в плен перуанских инков» была отобрана для летней выставки академии. В итоге критика признала её лучшей на всей академической выставке того года.

В следующем году получил золотую медаль за картину «Нападение колена Вениаминова на дочерей Силоама»[2]. В 1848 году на одной из выставок Милле знакомится с Холманом Хантом и Данте Габриэлем Россетти и вместе с ними основывает Братство прерафаэлитов.

Его ранние работы характеризуются значительной детализацией, в частности картина «Христос в родительском доме» (англ. Christ In The House Of His Parents, 1850, Лондон), которую сочли излишне реалистичной и в газете «Таймс» окрестили как «возмутительную». Однако Милле это не смутило, и он продолжал своё творчество среди прерафаэлитов. На самом деле, техническое совершенство картин Милле сразу выделило его среди других живописцев, поэтому работы Милле всегда принимали на выставках академии, какими радикальными бы они ни были[3]. Его также поддержал критик Джон Рёскин, который сразу увидел в Милле выдающийся талант.

Летом 1853-го Рёскин и его жена Эффи пригласили Милле отправиться вместе на лето в Гленфинлас. Милле и Эффи полюбили друг друга и после её скандального развода с Рёскином[4] поженились.

После распада братства

Женитьба изменила Милле: для поддержания семьи он должен был создавать картины быстрее и в большем количестве, а также дорого продавать их. Милле полностью отрёкся от взглядов и идей прерафаэлитизма: в частности, картину «Сэр Изюмбрас» (1857), где художник сильно отошёл от прерафаэлитской техники, Рёскин назвал «даже не неудачей, а катастрофой»[5]. Взамен Милле обрёл огромную популярность и огромное состояние, зарабатывая до 30 тыс. фунтов в год[5]. Он сделался портретистом, отчасти пейзажистом[2] (причём пейзажи Милле рисовал не на заказ, а как хобби — для себя[6]) и стал первым английским художником, получившим титул баронета1885). В 1896 году он был избран президентом Королевской академии художеств. На портретах Милле изображает, как правило, людей известных, занимающих высокие общественные посты[5].

В настоящее время Милле относится к числу самых любимых англичанами художников середины XIX века[6].

Наиболее известная картина — «Офелия» (англ. Ophelia, 18511852), где изображена возлюбленная Россетти Элизабет Сиддал.

Картины

Напишите отзыв о статье "Милле, Джон Эверетт"

Примечания

  1. Фамилия произносится на манер французского языка: [www.merriam-webster.com/dictionary/millais Merriam-Webster OnLine]. В русских источниках нередко встречается «Миллес».
  2. 1 2 3 4 Милле, Джон // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  3. 1 2 3 [www.tate.org.uk/britain/exhibitions/millais Tate Britain| Past Exhibitions | Millais]
  4. Путеводитель по искусству. Под ред. Яна Чилверса. — М.: ОАО Издательство «Радуга», 2002
  5. 1 2 3 Шестаков В. П. Прерафаэлиты: мечты о красоте. — М.: Прогресс-Традиция, 2004. ISBN 5-89826-217-2.
  6. 1 2 Екатерина Беляева. Плодовит по семейным обстоятельствам. Выставка Джона Миллеса открылась в Амстердаме. — Газета «Культура» № 9, 12 марта 2008 г., с. 15

Ссылки

  • [www.world-art.ru/people.php?id=48178 Джон Эверетт Милле на сайте World Art]
  • [www.artprojekt.ru/Gallery/Milles/Mi50.html Биография на сайте «Энциклопедия искусства»]
  • [www.victorianweb.org/painting/millais/index.html Sir John Everett Millais: An Overview] (англ.)

Отрывок, характеризующий Милле, Джон Эверетт

– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.