Мои современники
| Мои современники | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Оператор |
Павел Засядько |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
59 мин |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
«Мои современники» — документальный фильм режиссёра Владислава Виноградова, снятый в 1984 году и рассказывающий о тех, чья молодость пришлась на эпоху «оттепели». В картине использован фрагмент ленты Марлена Хуциева «Застава Ильича»[1].
Содержание
История создания
Идея снять фильм о Булате Окуджаве, Николае Губенко и других своих современниках пришла к Владиславу Виноградову в начале 1980-х. Но во время разговора с одним киноначальником, который поинтересовался творческими планами, режиссёр ради конспирации назвал Юрия Гагарина. Согласие на съёмки было получено. Спустя некоторое время Владислав Борисович встретил знакомого журналиста из «Советской культуры» и сообщил ему, что планирует снимать Окуджаву[2].
Вскоре в газете появилась заметка о том, что Булат Шалвович будет выступать в фильме в роли аккомпаниатора. Окуджава, прочитав публикацию, наотрез отказался от участия в картине, и Виноградову стоило больших усилий его уговорить. Местом съёмок был выбран Политехнический музей[2].
В этом зале мы собрали всё поколение «моих современников»: Олег Ефремов, Губенко, Голованов, вся Таганка. Если вы всмотритесь, то увидите и Жванецкого, и Юру Роста[2].— Владислав Виноградов
Содержание
Фильм представляет собой серию эпизодов, в которых герои размышляют о времени и о себе. Так, воспоминания Роберта Рождественского уносят зрителей в Омск, где прошло детство поэта. Евгений Евтушенко и Олег Табаков рассказывают о том, как происходило становление театра «Современник». Марлен Хуциев возвращается в те времена, когда он снимал фильм «Мне 20 лет» («Застава Ильича»). Ярослав Голованов рассуждает о том, почему из огромного количества претендентов на роль первого космонавта был выбран именно Юрий Гагарин.
Рассказы героев чередуются с кинохроникой конца 1950-х — начала 1960-х годов. В фильме звучит много песен Булата Окуджавы. Пётр Тодоровский исполняет песню «Городок провинциальный», Николай Губенко читает стихи Геннадия Шпаликова.
Шестидесятником я был точно, и каждый раз, когда снимал своих современников, думал, что после моей попытки сразу поплывёт целая река этих фильмов. Но этого не произошло. «Мои современники» так и остался единственным фильмом на эту тему. Очень рад, что снял его, так как многих артистов уже нет с нами[3].— Владислав Виноградов
Выход на экран
В 1985 году состоялся показ фильма по Ленинградскому телевидению, после чего, по словам режиссёра, картину неоднократно пытались закрыть. Связано это с тем, что Булат Окуджава привёз из-за границы «что-то запрещённое», а потому сотрудники КГБ приходили даже в студию к Виноградову. Монтажница при их появлении всегда быстро прятала любые материалы, касающиеся Окуджавы и Высоцкого[4].
В 1987 году фильм был рекомендован к показу по Центральному телевидению[5].
|
Свои лучшие фильмы Владислав Виноградов снял в восьмидесятые — это осознали во времена новейшие, когда из жизни стали уходить его герои: верную и горькую любовь «Моих современников» смогли оценить лишь в годы плача по шестидесятникам. Тогда же показалось, что важнее всего сейчас — успеть снять тех, кто ещё жив[6]. | 
|
Эпизоды фильма
|
1.Люди с факелами в руках поют песню «Возьмёмся за руки, друзья». |
10. Табаков говорит, что Гагарин — это человек, который проглотил «атом солнца». Лицо дочери Гагарина Елены. |
23. Зинаида Ермолаевна Евтушенко вспоминает, как её вызвали в редакцию «Пионерской правды», куда сын Женя отправил свой первый роман. |
В фильме участвовали
| Булат Окуджава | поэт, музыкант |
| Евгений Евтушенко | поэт |
| Роберт Рождественский | поэт |
| Андрей Вознесенский | поэт |
| Ярослав Голованов | журналист |
| Николай Губенко | актёр, режиссёр |
| Жанна Болотова | актриса |
| Олег Табаков | актёр, режиссёр |
| Василий Ливанов | актёр |
| Марлен Хуциев | режиссёр |
| Юлий Файт | кинорежиссёр |
| Олег Ефремов | актёр, режиссёр |
| Пётр Тодоровский | режиссёр |
| Александр Княжинский | оператор |
| Елена Гагарина | искусствовед |
| Зинаида Ермолаевна Евтушенко | мать Евгения Евтушенко |
| сотрудники НИИ ядерных исследований | |
| члены клуба самодеятельной песни | |
| воспитанники Суворовского училища | |
| воины ордена Ленина Ленинградского военного округа |
Съёмочная группа
- Режиссёр — Владислав Виноградов
- Сценарист — Владислав Виноградов
- Оператор — Павел Засядко (совместно с В. Задорожным)
Награды
- 1986 — Государственная премия РСФСР имени братьев Васильевых за трилогию «Элегия», «Я возвращаю ваш портрет», «Мои современники»
- 2004 — Национальная премия «Лавр» за вклад в кинолетопись («Мои современники»)[7]
Напишите отзыв о статье "Мои современники"
Примечания
- ↑ [www.kinozapiski.ru/ru/article/sendvalues/109/ Владимир Голубев. Записки киномана] (2003). Проверено 10 июня 2014.
- ↑ 1 2 3 [ptj.spb.ru/archive/71/home-cinema-71/vladislav-vinogradov-vsya-zhizn-dokumentalista-nakolenkax/ Вся жизнь документалиста - на коленках]. Петербургский театральный журнал. Проверено 10 июня 2014.
- ↑ [www.business.ua/articles/person/U_menya_ne_bylo_kartin_o_vragah_-1937/ У меня не было картин о врагах]. Проверено 10 июня 2014.
- ↑ [www.staroeradio.ru/audio/11310 Рассказывает В. Виноградов]. Старое радио. Проверено 10 июня 2014.
- ↑ [www.douban.com/note/205806749/ Полочные фильмы ленинградских киностудий]. Проверено 10 июня 2014.
- ↑ [mediaobraz.tv/?action=mediaobraz_blog&post_id=402 Новейшая история отечественного кино]. Проверено 10 июня 2014.
- ↑ [www.lavrdoc.ru/Juri/Vinogradov_Vladislav_Borisovich/index.html Информация на сайте премии "Лавровая ветвь"]. Проверено 10 июня 2014.
Ссылки
- [test.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=3636 Информация о фильме на сайте «Энциклопедия отечественного кино»]
Отрывок, характеризующий Мои современники
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
