Москвин, Андрей Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Москвин
Имя при рождении:

Андрей Николаевич Москвин

Место рождения:

Царское Село,
Санкт-Петербургская губерния,
Российская империя

Место смерти:

Ленинград, РСФСР, СССР

Профессия:

кинооператор

Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Андре́й Никола́евич Москви́н (19011961) — советский оператор. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1935). Лауреат двух Сталинских премий (1946, 1948).





Биография

А. Н. Москвин родился 1 (14 февраля) 1901 года в Царском Селе (ныне Пушкин, Ленинградская область). Много лет работал в творческом содружестве с Г. М. Козинцевым и Л. З. Траубергом.

Один из основоположников советской операторской школы. Ранний период творчества (под влиянием Фабрики эксцентрического актёра, ФЭКС) отмечен поиском острой формы изображения, стремления расширить выразительные возможности камеры. Москвин начал использовать съёмку в движении, резкие тональные контрасты («Шинель»). В последующих фильмах «С. В. Д.» и особенно в фильме «Новый Вавилон» композиция кадра приобрела стройность, графичность оптического рисунка сменилась мягкой живописной обобщенностью изображения. Операторский стиль Москвина получил свою сформированость, законченость в кинотрилогии о Максиме.

Новый этап в творчестве оператора начался с фильма С. М. Эйзенштейна «Иван Грозный». В этой картине появилось новаторство Москвина в освоении цвета в кино (эпизод «Пир опричников»). Цветовое решение и пластическая выразительность кадра позволили подчеркнуть драматизм сюжета. Среди других работ наиболее выделяется работа в фильмах «Овод», «Дон Кихот», «Дама с собачкой».

А. Н. Москвин умер 28 февраля 1961 года. Похоронен на Казанском кладбище города Пушкин.

Семья

Второй муж известного режиссёра Н. Н. Кошеверовой. В этом браке был сын — Николай Москвин (1935—1995)

Фильмография

Оператор[1]

Награды и премии

Напишите отзыв о статье "Москвин, Андрей Николаевич"

Примечания

  1. Бутовский, 2000, с. 284—286.

Библиография

  • Михайлов Е. С., Москвин А. Н. Роль кинооператора в создании фильма // Поэтика кино. — М.—Л., 1927. — С. 171—191. (Перепечатано в кн.: Поэтика кино. Перечитывая «Поэтику кино». — СПб.: РИИИ, 2001. — С. 110—121).
  • Москвин А. Н. О своей работе и о себе // Сов. экран. — М., 1927. — № 38. — С. 10.
  • Москвин А. Н. Выступление на Всесоюзном творческом совещании работников советской кинематографии 13 января 1935 г. // За большое киноискусство. — М.: Кинофотоиздат, 1935. — С. 151—153.
  • Москвин А. Н. Быть пропагандистом советской действительности // 30 лет советской кинематографии. — М.: Госкиноиздат, 1950. — С. 320—321.
  • Страница истории: говорит и пишет Андрей Николаевич Москвин / Вст. заметка и публикация Я. Л. Бутовского // Фильмы. Судьбы. Голоса. — Л., 1990. — С. 277—286. Содержание: О своей работе и о себе. Письмо в редакцию. Стенограммы обсуждений на Художественном совете «Ленфильма» и в Ленинградском Доме кино.
  • Переписка А. Н. Москвина и С. М. Эйзенштейна / Вст. заметка и публикация Я. Л. Бутовского // КЗ. — 1998. — № 38. — С. 296—313.
  • Козинцев Г. М. Андрей Москвин // Сов. кино. — 1935. — № 11. — С. 35—43.
  • У камеры — Андрей Москвин. Вспоминают товарищи по студии // Искусство кино. — 1962. — № 10. — С. 116—122. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0130-6405&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0130-6405].
  • Кинооператор Андрей Москвин. Очерк жизни и творчества. Воспоминания товарищей. — Л.: Искусство, 1971. — 230 с.
  • Бутовский Я. Л. «Попытка разобраться в сущности операторской работы…» // Киноведческие записки. — 1999. — № 43. — С. 189—198. (Перепеч. в кн.: Поэтика кино. Перечитывая «Поэтику кино». — СПб.: РИИИ, 2001. — С. 250—262).
  • Бутовский Я. Л. Андрей Москвин, кинооператор. — СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. — 298 с. — ISBN 5-86007-272-4.
  • Розовский Э. А. Мой Учитель Андрей Николаевич Москвин // Техника кино и телевидения. — 2001. — № 2. — С. 78—79.

Ссылки

  • [kinocenter.rsuh.ru/eizen1.htm С. М. Эйзенштейн. Мемуары. Составление, предисловие, комментарии Н. И. Клейман. М. Редакция газеты «Труд». Музей кино. 1997. Том 1. Wie sag' ich’s meinem Kinde?]


Отрывок, характеризующий Москвин, Андрей Николаевич

«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.