Никитин, Владимир Александрович

Владимир Александрович Никитин
Род деятельности:	судостроение
Дата рождения:	28 октября 1894(1894-10-28)
Место рождения:	Санкт-Петербург
Гражданство:	Российская империя Российская империя, СССР
Дата смерти:	13 апреля 1977(1977-04-13) (82 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург
Награды и премии:

Влади́мир Алекса́ндрович Ники́тин (1894 — 1977) — инженер-кораблестроитель, лауреат Сталинской премии I степени, кандидат технических наук, главный конструктор эскадренного миноносца проекта 41 и ракетного крейсера проекта 58. Участник Первой мировой и Гражданской войн.

Биография

Никитин Владимир Александрович родился 28 октября 1894 года в Санкт-Петербурге в дворянской многодетной семье потомственного полевого артиллериста генерал-майора артиллерии Александра Владимировича Никитина (1865—1934) и его жены Юлии Михайловны (в девичестве Остророг, 1870—1942). В семье росло шесть сыновей, Владимир был старшим.

Ранние годы

В 1904 году, в неполных десять лет, поступил в 3-й Петербургский кадетский корпус императора Александра II. В корпусе дружил и сидел за одной партой с Акселем Бергом (в 1908 году Берг перевёлся в Морской кадетский корпус, впоследствии стал академиком и Героем Социалистического Труда). В 1911 году, после окончания 7 классов кадетского корпуса, Владимир поступил в Михайловское артиллерийское училище, которое окончил в 1914 году 15-м по списку (согласно успеваемости) из 118 юнкеров, за отличную учёбу был премирован 400 рублями. 12 июля 1914 года был произведён в первое офицерское звание подпоручик и направлен для дальнейшего прохождения службы в 23-ю Артиллерийскую бригаду, которая дислоцировалась в Гатчине и командовал которой его отец. Владимир был назначен командиром 4-го взвода в 4-ю батарею, командиром которой 10 лет назад, во время русско-японской войны 1904—1905 годов, был также его отец.

Участие в Первой мировой войне

С первых дней Первой мировой войны участвовал в боях на Юго-Западном фронте в составе 8-й русской армии. Отец направлял собственного сына на самые горячие участки боев. 7 ноября 1914 года Владимир был ранен в грудь. Находился на излечении в госпитале. В конце января 1915 года вернулся на фронт. Получил второе ранение во время Брусиловского прорыва. В октябре 1917 года капитан Никитин был назначен командиром 2-й батареи 23-й Артиллерийской бригады, а в декабре того же года был переизбран на эту должность революционными солдатами. В феврале 1918 года, вместе с остатками своей батареи, попал в плен к румынскими военным частям. Отказался поступать в украинизированные части Русской императорской армии, и вернулся в Петроград.

Участие в Гражданской войне

В начале лета 1918 года был принят на службу рядовым пограничником Управления Петроградского пограничного округа. Служил на заставе, охранял береговую черту Финского залива от контрабандистов. В июле был откомандирован в Гатчину и назначен командиром 1-й артиллерийской батареи 3-й Петроградской стрелковой дивизии. В начале октября 1918 года был назначен командиром 1-го Петроградского запасного артиллерийского дивизиона, в марте 1919 года — заместителем начальника артиллерии Управления артиллерии 1-й Стрелковой дивизии в Петрограде, а затем начальником штаба артиллерии дивизии. Участвовал в обороне Петрограда от войск Юденича, воевал в Карелии против белогвардейских войск Северной армии, на Кольском полуострове против интервентов, на Восточном фронте против Колчака, на Украине против войск Врангеля.

Кораблестроитель

В декабре 1920 года был откомандирован для поступления на учёбу в Петроградский политехнический институт. В январе 1921 года стал студентом кораблестроительного факультета института, где ему зачли большинство зачетов по аттестату Михайловского артиллерийского училища. Первую практику в 1921 году проходил в Петроградском торговом порту, вторую — на Адмиралтейском заводе, в 1923 году прошёл практику на танкере «III Интернационал» в Каспийском пароходстве. Параллельно с учёбой Никитин работал грузчиком, сторожем, лесорубом, инкассатором, посыльным, эвакуатором в 1922 году на эвакуационном пункте при станции Петроград-Товарная Варшавской железной дороги, менял телеграфные столбы вдоль Витебской железной дороги, был нештатным сотрудником газеты «Красный Флот», с 1923 по 1925 год работал копировщиком в типографии Артиллерийской академии. В 1925 году была опубликована его первая печатная работа под редакцией профессора Ленинградского технологического института П. С. Радецкого «Логарифмическая счётная линейка», которая была засчитана как преддипломная работа. 9 июня 1925 года защитил дипломный проект в Ленинградском политехническом институте на тему «проект зерновоза для линии Одесса—Лондон, грузоподъемностью 10 000 тонн». Летом 1925 года, после окончания института, вместе со своими однокурсниками О. Ф. Якобом и Ф. Е. Бесполовым был направлен инженером-конструктором в конструкторском бюро Северной судостроительной верфи. Никитин сначала занимался проектными работами по восстановлению эскадренных миноносцев типа «Новик», затем ему было поручено провести расчёт модернизации старых броненосцев Российского императорского флота «Цесаревич» и «Андрей Первозванный». Расчёт он сделал, но корабли не стали ремонтировать, и разобрали на металл. В 1925—1926 годах Никитин работал по переделке недостроенного лёгкого крейсера «Адмирал Спиридов» типа «Светлана» в нефтеналивное судно «Грознефть». С 1926 года руководил проектированием сторожевых кораблей типа «Ураган» — первых советских надводных кораблей. Закладка первых шести судов состоялась на Северной верфи в Ленинграде 1 августа 1927 года (головной корабль был спущен на воду 14 мая 1929 года). Всего было построено 18 кораблей данного проекта. Корабли были построены целиком из отечественных материалов и на них были установлены только советские механизмы. При строительстве этих сторожевиков была впервые в советском кораблестроении применена вместо клёпки сварка корпуса. В 1930—1932 годах под руководством Никитина был выполнен общий проект лидера эскадренных миноносцев проекта 1. Планировалось построить 6 лидеров этого проекта, но построены были только три «Ленинград», «Москва» и «Харьков». Головной корабль этой серии «Ленинград» был спущен на воду 18 ноября 1933 года. На ходовых испытаниях корабль развил скорость более 43 узлов (80,69 километра в час) при волнении моря в три балла. В 1932—1935 годах под общим руководством Никитина был разработан эскизный проект эсминца массовой (около 50 единиц), так называемой «сталинской серии», под номером 7 типа «Гневный». Головной корабль «Гневный» был заложен в 1935 году на заводе им. А. А. Жданова в Ленинграде. Сдан флоту в 1938 году. С лета 1938 года Никитин руководил эскизным проектированием тяжелого крейсера проекта 69. Головной «Кронштадт» был заложен 30 ноября 1939 года на заводе им. А. Марти в Ленинграде. Однако в связи с начавшейся войной он так и не был достроен. В предвоенные годы Никитин в составе делегации советских специалистов неоднократно был командирован на судостроительные заводы в Италию и Германию.

В годы Великой Отечественной войны Никитин вместе с сотрудниками Конструкторского бюро был эвакуирован в Казань. Основной задачей КБ была разработка усиления зенитного вооружения кораблей с учётом накопившегося опыта в войне, а также повышение прочности их корпусов. В 1942 году Никитин за разработку проектов боевых надводных кораблей, вместе с другими специалистами ЦКБ-17, был удостоен «Сталинской премии за выдающиеся изобретения и коренные усовершенствования методов производственной работы» первой степени в размере 150 тысяч рублей. В конце 1943 года, после гибели эсминца «Сокрушительный» (корабль проекта 7 в 11-бальный шторм разломился и у него оторвало корму) на Северном флоте, Никитин был освобождён от должности главного инженера и до 1946 года работал старшим, затем главным конструктором по проектированию перспективных эсминцев. После организации в 1946 году на Ленинградском судостроительном заводе нового конструкторского бюро (ЦКБ-53) Никитин был назначен его главным инженером. До 1951 года принимал участие в обеспечении достройки эсминцев типа проекта 30-К и постройки большой серии эсминцев проекта 30-бис. В 1947—1952 годах был главным конструктором эсминца нового типа «Неустрашимый» проекта 41, который был построен в единственном числе, но стал прототипом для создания в 1951—1957 годах более совершенных кораблей проекта 56. В 1957—1960 годах работал главным конструктором крейсера проекта 58, - принципиально нового типа, первого в мире специально спроектированного корабля с противокорабельным и зенитным ракетным оружием.

В феврале 1960 года вышел на пенсию (был персональным пенсионером), но продолжал работать до 82-х лет ведущим конструктором проектно-конструкторского бюро (ЦКБ-53), а также вёл научно-педагогическую работу в Ленинградском кораблестроительном институте, ВВМИУ им Ф. Э. Дзержинского, Военно-морской академии. 30 января 1976 года окончательно уволился с работы. Умер Владимир Александрович Никитин 13 апреля 1977 года в Ленинграде.

Семья

В январе 1920 года женился на Марии Александровне Федосеевой — учительнице из прионежского села Гангозеро. В 1926 году у них родился сын Игорь, который впоследствии окончил кораблестроительный факультет ВВМИУ им. Ф. Э. Дзержинского, стал офицером ВМФ, капитаном 1 ранга, служил на Черноморском флоте. Жена Владимира Никитина всю войну проработала в военном госпитале г. Казани, в начале 1945 года умерла от гриппозного воспаления лёгких.

Награды

• орден Ленина
• орден Октябрьской Революции
• орден Отечественной войны I степени
• орден Красного Знамени
• орден «Знак Почёта»
• медали
• Сталинская премия I степени (1942)

Литература

• Васильев А.М., Васильев П. А., Кожевников А. Н. и др. СПКБ. 60 лет вместе с флотом. — СПб.: История корабля, 2006. — С. 296. — 304 с. — 1500 экз. — ISBN 5-903152-01-5.
• Зубов Б. Н. Записки корабельного инженера: Развитие надводного кораблестроения в Советском Союзе. — М.: Ключ, 2000. — С. 181-191. — 480 с. — ISBN 5-7082-0040-5.
• Стволинский Ю. М. Конструкторы надводных кораблей. — Л.: Лениздат, 1987. — С. 22-58, 66-76. — 270 с. — 100 000 экз..
• Никитин В. А. [www.predki.info/books/volya/kniga.htm О себе, времени и кораблях]. — СПб.: «Моринтех», 2004. — 376 с. — ISBN 5-93887-014-9.
• Балабин В. Первенец советского кораблестроения // «Морской сборник». — 1990. — № 12. С. 53
• Мелуа А. И. Инженеры Санкт-Петербурга . Энциклопедия. — СПб.: Издательство Международного фонда истории науки, 1996. — С. 419. — 814 с. — ISBN 5-86050-081-5.

Отрывок, характеризующий Никитин, Владимир Александрович

– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.