Новый курс Рузвельта

Запрос «Новый курс» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

«Но́вый курс» (англ. New Deal) — название экономической политики, проводимой администрацией Франклина Делано Рузвельта начиная с 1933 года с целью выхода из масштабного экономического кризиса (Великая депрессия), охватившего США с 1929 по 1933.

Экономические программы «Нового курса» были проведены через Конгресс во время первого президентского срока Рузвельта в 1933—1936 годах. Их целью было облегчение положения безработных, восстановление экономики и реформа финансовой системы с целью предотвращения повторения Великой депрессии. Поддерживавшая «Новый курс» Рузвельта Демократическая партия выражала интересы белых южан, этнических меньшинств и профсоюзов. Республиканская партия в этот период была расколота, часть республиканцев оставалась в оппозиции политике Рузвельта, считая, что она противоречит интересам бизнеса, а другая часть частично поддерживала её. Сторонники реформ сформировали «Коалицию нового курса», выступавшую на выборах единым фронтом до 1960-х годов, но уже с 1938 и по 1964 годы Конгресс контролировала оппозиционная «консервативная коалиция». В результате многие экономические программы «Нового курса», такие как программа трудоустройства безработных, были свернуты к концу Второй мировой войны. Тем не менее, часть нововведений Рузвельта, например, программа социального страхования, Федеральная корпорация по страхованию вкладов и Комиссия по ценным бумагам и биржам действуют до сих пор.

Название «Новый курс» восходит к названию политики популярного президента США в 1901—1909 годах Теодора Рузвельта честный курс. «Новый курс» Франклина Рузвельта продолжал политику ряда президентов эры прогрессивизма (Теодора Рузвельта, Говарда Тафта, Вудро Вильсона), которые последовательно усиливали участие государства в экономической деятельности.

Великая депрессия

В XX веке в деятельности американского государства появились новые направления. Одним из них стало регулирование экономики и социальных отношений. Начало ему было положено ещё в эру прогрессивизма, но в 1920-х годах президенты-республиканцы Гардинг и Кулидж вернулись к политике laissez-faire (невмешательства правительства в экономику). Политика «Нового курса» Рузвельта, в свою очередь, восстановила государственное регулирование экономики. В американском обществе того времени по её поводу не было единодушия, и её эффективность до сих пор оспаривает целый ряд историков и экономистов.

Отстаивая необходимость государственного регулирования, Ф.Рузвельт мотивировал принимаемые им шаги борьбой с экономическим кризисом исключительной силы, охватившим к тому времени все основные капиталистические страны. В США промышленное производство понизилось до 56 %, национальный доход сократился на 48 %, обанкротилось 40 % банков, что лишило миллионы рядовых американцев их скромных сбережений. Около 17 млн человек потеряли работу. Уровень безработицы с 1929 по 1933 гг. вырос от 4 % до 25 %. Кризис перепроизводства породил дефляцию, в ходе которой цены упали на 20 %, делая производство нерентабельным. В особенно тяжелом положении оказались шахтёры, фермеры, строители, металлурги, железнодорожники, работники автомобильной, лесной и деревообрабатывающей промышленности. В несколько лучшем положении оказалась сфера услуг и «белые воротнички». Доходы фермеров упали в 1929 г. более чем на 50 %. Из пяти миллионов ипотечных кредитов в городах в 1930—33 гг. 844 тысячи оказались просрочены. Политические и промышленные лидеры опасались революции и анархии. Джозеф Кеннеди позже вспоминал: «…в те дни я чувствовал и говорил, что охотно расстался бы с половиной своего достояния, если бы был уверен, что сохраню в условиях поддержания законности и порядка вторую половину».

Находившееся в этот период у власти правительство президента Герберта Гувера, в надежде на постепенный стихийный выход из кризиса, фактически ничего существенного не предпринимало.

«Новый курс» Рузвельта

Между тем социально-политическая обстановка обострялась: следовали один за другим голодные походы, демонстрации, другие формы протеста. В таких условиях на очередных президентских выборах 1932 г. победил Франклин Делано Рузвельт — кандидат от демократической партии. Новый президент выступил с развернутой программой по выходу из кризиса, получившей известность как «Новый курс для забытого человека». Как заявлял Ф.Рузвельт:

По всей стране мужчины и женщины, забытые в политической философии правительства, смотрят на нас, ожидая указаний, что им делать, и более справедливого распределения национальных богатств… Я обещаю новый курс для американского народа. Это не просто политическая кампания. Это призыв к оружию.

Оригинальный текст (англ.)  

Throughout the nation men and women, forgotten in the political philosophy of the Government, look to us here for guidance and for more equitable opportunity to share in the distribution of national wealth... I pledge myself to a new deal for the American people. This is more than a political campaign. It is a call to arms.

— Цитируется по публикации в журнале Time от 11 июля 1932 г.

В течение первых ста дней после вступления в должность президент представил конгрессу на утверждение множество законопроектов. Первыми мероприятиями администрации были временное закрытие банков для упорядочивания их деятельности и восстановления доверия к банковской системе, а также организация общественных работ для безработных.

Стабилизация денежной системы

Чтобы стабилизировать денежную систему, был запрещен вывоз золота за границу, проведен конфискационный обмен золота на бумажные деньги, проведена девальвация доллара, укрупнена банковская система, в результате крупнейшие банки получили из казны значительные кредиты и субсидии. Оздоровление промышленности возлагалось на специально создаваемое учреждение — Национальную администрацию восстановления промышленности. В соответствии с законом о восстановлении национальной экономики от 16 июля 1933 г. вся промышленность была разделена на 17 групп, деятельность каждой из которых регулировалась составленными в срочном порядке нормативными актами — так называемыми кодексами честной конкуренции, определявшими квоты выпускаемой продукции, распределение рынков сбыта, цены, условия кредита, продолжительность рабочего времени, уровень зарплаты и т. д. Не последней мерой президента Рузвельта стала отмена сухого закона, которой положила начало временная легализация изготовления и продажи алкогольных напитков в марте 1933 г. специальным актом, вслед за которым была принята двадцать первая поправка к Конституции США, отменившая ранее принятую восемнадцатую поправку. В результате бюджет получил доходы от новой отрасли законного бизнеса, а президент — дополнительную поддержку избирателей.

Реформы в сельском хозяйстве

Для сельского хозяйства учреждалась Администрация регулирования сельского хозяйства (Agricultural Adjustment Administration), которая на основании закона об улучшении положения в сельском хозяйстве от 12 мая 1933 г. наделялась правом регулирования цен на продукцию сельского хозяйства и доведения их до уровня 1909—1914 гг. По фиксированным ценам Зерновое бюро скупало излишки продовольствия, выплата фермерской задолженности откладывалась на длительный срок, оплачивалось сокращение посевных площадей и поголовья скота (уменьшение товарной массы должно было поднять цены до уровня, обеспечивающего рентабельность средних и даже мелких ферм, чтобы предотвратить их разорение). В частности, было уничтожено 40 000 км² посевов хлопка и 6 млн поросят. Согласно данным института Гэллапа, меры, принятые администрацией по сельскому хозяйству, были чрезвычайно непопулярными. Тем не менее, цены на продовольственные товары оставались ниже уровня 1929 г. В 1935 г. Администрация регулирования сельского хозяйства была ликвидирована. Вместо неё правительство инициировало новую программу, финансировавшую засев сельскохозяйственных угодий люцерной и другими растениями, обогащавшими почву и не предназначенными на продажу. Несмотря на дальнейшие многочисленные изменения, федеральное законодательство, регулирующее сельскохозяйственные работы, действует до сих пор.

Многие сельские жители, особенно на американском Юге, в 1930-х годах жили в бедности. Правительственные программы помогали там также строительству школ, дорог, лесопосадкам и расширению лесных угодий, находящихся в федеральной собственности. В частности, в штате Теннесси в 1933 г. администрация Рузвельта организовала финансирование программы строительства дамб с целью предотвращения наводнений, использования водных источников для производства электроэнергии и модернизации беднейших ферм. Пенсионные программы правительства, покрывавшие не только фермеров, но и городскую бедноту, мелких лавочников и торговцев, введенные при президенте Ф.Рузвельте, действуют до сих пор и поддерживаются как либеральными, так и консервативными конгрессменами.

Борьба с безработицей

В целях уменьшения безработицы, снижения её негативных последствий принимались экстраординарные меры. Руководство осуществлением этих мер возлагалось на Федеральную администрацию чрезвычайной помощи, замененную вскоре Управлением общественных работ. Безработных направляли в создаваемые специальные организации («трудовые лагеря»), занимавшиеся строительством и ремонтом дорог, мостов, аэродромов и т. д. Особую роль играла организация работ для молодежи. Проведение «Нового курса» потребовало мобилизации значительных денежных ресурсов, которые оказались (это было важнейшим фактором успеха) в распоряжении правительства Рузвельта. Вначале общественные работы организовали только для мужчин, которых считали кормильцами их семей. Во многих штатах закон запрещал занимать административные должности одновременно мужу и жене, и это правило было распространено также на работы для безработных. Лишь к 1935 г. правительственные программы начали помогать и женщинам-одиночкам, самостоятельно ведущим свои хозяйства. Женщин в основном нанимали на швейные работы для нужд госпиталей и благотворительных организаций.

Администрация восстановления промышленности

Согласно закону о восстановлении промышленности, было создано специальное правительственное агентство, Администрация восстановления промышленности, задачей которой была борьба с недобросовестной конкуренцией и нездоровыми отношениями между бизнесом и работниками. При посредничестве этого агентства предприниматели каждой отрасли хозяйства заключали между собой «кодексы честной конкуренции». Они договаривались на равных условиях об основах предпринимательской деятельности (о единых ценах, фиксированном объёме производства, заработной плате, рынках сбыта и т. д.). Вскоре подобная система охватила около 95 % предприятий США. Предприниматель не мог получать конкурентные преимущества за счет ухудшения положения работников (снижать зарплату, увеличивать нормы выработки, удлинять рабочий день). Закон также предусматривал разрешение конфликтов между трудом и капиталом, в соответствии с ним осуществлялась практика введения коллективных договоров. Деятельность Администрации восстановления промышленности способствовала также сокращению рабочего дня и запрещению детского труда. По мнению президента Рузвельта, эти меры должны были способствовать повышению занятости взрослого населения.

В результате принятых правительством мер, за первый год «Нового курса» совокупный объём производства в США увеличился на 45 %. Однако в мае 1935 г. деятельность Администрации восстановления промышленности была признана неконституционной и запрещена решением Верховного суда. По мнению американского экономиста Ричарда Эблинга, эта мера предотвратила окончательное превращение американской экономической системы в плановую, а государства — в корпоративное. Губернатор Луизианы Хьюи Лонг заявлял: «Я поднял свою руку в поддержку Верховного суда, который спас эту нацию от фашизма».

Тем не менее, уже в июне 1935 г. был принят закон о трудовых отношениях («акт Вагнера»), ещё более расширивший права профсоюзов, а место прежней Администрации восстановления промышленности заняло новое агентство, Национальное управление по трудовым отношениям.

Законы о труде

В то время большинство дел, связанных с отношениями между работником и работодателем, рассматривались судами на основе общих принципов обязательственного права, не учитывающих фактическое социально-экономическое неравенства сторон в договоре. Законом Норриса-Лагардия (1932 г.) несколько сужалось право судов издавать так называемые судебные предписания по поводу трудовых конфликтов, что фактически давало возможность судам по своему усмотрению срывать любую забастовку. Этот закон запрещал предпринимателю заставлять рабочих подписывать контракты, обязывающие их не вступать в профсоюз.

Принятый в 1935 г. закон Вагнера стал важной вехой в развитии трудового законодательства США. Впервые в общефедеральном масштабе легализовалась деятельность профсоюзов. При этом запрещалось уголовное преследование трудящихся за создание профсоюзов и участие в легальных забастовках; предприниматели обязывались заключать с профсоюзами коллективные договоры и не принимать на работу лиц, не состоящих в профсоюзах, подписавших коллективный договор (вводился так называемый принцип закрытого цеха); признавалось право на забастовки, если нарушались предписания закона. Для контроля за выполнением закона создавалось Национальное управление по трудовым отношениям. Его руководящий состав назначался президентом с одобрения сената. При обнаружении незаконных действий в трудовой практике Управление оформляло дело для передачи его в суд. Лица, препятствовавшие работе Управления, подлежали по суду наказанию штрафом до 5 000 долл., или тюремному заключению до одного года, или одновременно обоим видам наказания.

К 1937 г. занятость в частном секторе США восстановилась до уровня конца 1920-х годов, но её дальнейший рост приостановился до начала второй мировой войны.

Пенсионные фонды

В 1935 г. при активной поддержке Эвелин Бернс был принят закон о социальном обеспечении, явившийся первым в истории США общефедеральным нормативным актом такого рода. Создавалось Управление по социальному страхованию.

Отныне пенсии по старости должны были выплачиваться гражданам США, отвечавшим определённому цензу оседлости и достигшим 65-летнего возраста, при условии «…если его общий заработок, как это будет установлено Управлением, за период с 31 декабря 1936 г. и до достижения им возраста 65 лет не превысит 3 000 долл. Выплачиваемая ему ежемесячно пенсия будет равняться 1/2 от суммы его вышеупомянутого общего заработка…» Для формирования пенсионного фонда в дополнение к другим налогам устанавливался новый ежегодный налог на индивидуальные доходы работающих по найму в размере 1 % с последующим повышением налога на 0,5 % через каждые следующие три года. Для предпринимателей в дополнение к ранее существовавшим налоговым обложениям вводился налог в размере 1 % общей суммы выплаченной им зарплаты, через каждые следующие три года налог повышался на 0,5 %. В 1938 г. был принят закон о справедливом найме рабочей силы, фиксирующий максимальную продолжительность рабочего времени для некоторых групп трудящихся и минимум зарплаты.

Также закон предусматривал выплату пособий по безработице (минимальный размер 5 долларов в неделю, максимальный - 15 долларов в неделю), оказание государственной помощи престарелым (средний размер 18 долларов), слепым (около 24 доллара) и детям из нуждающихся семей (максимальный размер 18 долларов и еще 12 долларов на каждого следующего ребенка в семье) и субсидии федерального правительства органам здравоохранения штатов.

Жилищное строительство

Были приняты меры для стимулирования жилищного строительства. Для этого были созданы два новых органа: Федеральная домовая администрация (Federal Housing Administration) и Корпорация домовладельцев-заемщиков (Home Owners' Loan Corporation). Первая устанавливала единые государственные стандарты жилищного строительства, а последняя стимулировала ипотечное кредитование. В результате сроки выплаты займов по ипотеке выросли от 5-10 до 30 лет, а количество американцев, владевших собственным жильем — от 40 % до 66 % населения (через сорок лет, когда займы были выплачены).

Положение чернокожих американцев

Афроамериканцы кроме проблем, связанных с экономическим кризисом, были вынуждены иметь дело также с расизмом американского общества, дискриминацией по расовому признаку и расовой сегрегацией. Многие политические лидеры, включая супругу президента Рузвельта, Элеонору Рузвельт, пытались распространить на них действие правительственных программ помощи бедным. Сам президент Рузвельт набрал на второстепенные позиции в своем кабинете столько цветных граждан, что их называли «черным кабинетом». Он также старался заручиться поддержкой политических организаций афроамериканцев, особенно в Чикаго, и уже к 1936 г. последние изменили свою ориентацию на республиканскую партию и начали поддерживать демократов. С тех пор между чернокожими американцами и демократической партией был заключен политический альянс, существующий до настоящего времени.

Тем не менее, в то время об отмене расовой сегрегации или законов Джима Кроу в южных штатах речи не шло, и как экономическая, так и политическая поддержка афроамериканцам была значительно скромнее, чем белым, а пенсионные программы на них не распространялись совсем.

Поддержка культуры

Администрация Рузвельта израсходовала около 27 млн. долларов на федеральные проекты по искусству в рамках программы Управления общественных работ. Федеральный музыкальный проект осуществлял широкую популяризацию классической музыки путём проведения общедоступных концертов и общения композиторов со слушателями и музыкальное обучение для малоимущих слоев населения.

Рецессия 1937 года

Во время второго президентского срока Франклина Рузвельта его администрация оказалась в трудном положении из-за нового экономического кризиса, который разразился осенью 1937 г. и продолжался весь 1938 г. Производство, прибыли и занятость снова резко упали. Безработица подскочила от 14,3 % в 1937 г. до 19,0 % в 1938 г. Одни политики винили в этом «Новый курс», атаки его сторонников на бизнес и забастовки, организованные Конгрессом производственных профсоюзов и Американской федерацией труда, а другие — попытки свернуть дорогостоящие правительственные программы регулирования экономики. Президент Рузвельт подозревал крупный бизнес в саботаже и заговоре против его политики и даже поручил ФБР провести соответствующее расследование, но ФБР не обнаружило никакого заговора. Тогда Рузвельт объявил, что причиной кризиса является монополизация экономики, а его сторонники обвиняли в экономических трудностях Генри Форда и других самых богатых людей Америки («Шестьдесят семейств»), называя их промышленной олигархией, доминирующей в США и стремящейся создать «фашистскую Америку большого бизнеса, Америку порабощенную». Для контроля над крупным бизнесом в Министерстве юстиции был создан специальный департамент, но к началу Второй мировой войны, когда возникла необходимость в размещении военных заказов в крупной промышленности, его деятельность была свернута.

Для обуздания кризиса президент Рузвельт отказался от попыток сбалансировать бюджет и в 1938 г. инициировал новые правительственные программы на общую сумму 5 миллиардов долларов. Для покрытия бюджетного дефицита налоги продолжали расти. В то же время антимонопольная политика правительства была свернута, а Конгресс производственных профсоюзов и Американская федерация труда после 1938 г. боролись не столько против работодателей, сколько против друг друга.

Ревизия «Нового курса»

Правая пресса и консерваторы упрекали Рузвельта в насаждении социализма. Сам президент считал, что он спас капитализм и предотвратил социальные потрясения. По мере выхода из кризиса, корпорации, главным образом через Верховный суд, стали добиваться (и не без успеха) отмены законодательства «Нового курса». В целях смягчения будущих кризисных явлений стали широко внедряться новые виды государственного регулирования, реализуемые главным образом с помощью финансово-экономических средств. «Новый курс» Рузвельта проводился по рецептам Дж. М. Кейнса.

Вторая мировая война и конец Великой депрессии

Хотя меры правительства и возымели некоторое действие, экономические неурядицы продолжались вплоть до 1941 г. Мобилизация мужчин на фронт и массированное финансирование военных заказов способствовали выходу американской экономики из Великой депрессии. Валовой национальный продукт за годы войны вырос вдвое, с 99,7 миллиарда долларов в 1939 г. до 210,1 миллиарда долларов в 1944 г. Безработица сократилась от 14 % в 1940 г. до менее 2 % в 1943 г. Миллионы студентов бросили учёбу, фермеры — малодоходные предприятия, бывшие домохозяйки устроились на работу, чтобы восполнить недостаток рабочих рук 12 миллионов мужчин, призванных на войну. Ещё в 1946 г. федеральное правительство продолжало тратить на свои заказы 30 % национального дохода, и это обусловило продолжение экономического бума.

В 1929 г. правительство тратило лишь 3 % национального дохода. В течение 1933—1939 гг. расходы правительства утроились, но государственный долг увеличился мало по сравнению с периодом, когда к 1944 г. из-за военных расходов он вырос до уровня 40 % валового национального продукта. В то же время из-за полной занятости и высокой заработной платы разница в уровне доходов бедных и богатых американцев существенно сократилась.

Ссылки

• [newdeal.feri.org/texts/default.cfm Библиотека документов по Новому курсу]
• [newdeal.feri.org/library/default.cfm Библиотека фотографий по Новому курсу]
• [www.questia.com/PM.qst?a=o&d=98754501 Общественное мнение: 1935—1946], опросы общественного мнения в англоязычных странах.
• [www.nisk.k12.ny.us/fdr/ Карикатуры на Рузвельта и его курс]
• [www.mhric.org/fdr/fdr.html «Разговоры у камина» — радиопередачи Франклина Д. Рузвельта]
• [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/ncn04 Молодёжная политика в Техасе в эпоху Нового курса]
• Артур Шлезингер-мл. [delta.ulib.org/zoom/record.html?id=15523 Век Рузвельта] (в трёх томах, 1957-60).
• Джим Пауэлл [www.cato.org/dailys/12-29-03.html Критика Нового курса с точки зрения интересов беднейших слоёв населения]
• Андрей Знаменский [www.youtube.com/watch?v=NPe1rhfIqT8 Великая депрессия и Новый курс Рузвельта]

Литература

• В. Кизилов, Гр. Сапов [scilla.ru/works/knigi/infl.pdf «Инфляция и её последствия»]
• Alswang, John. The New Deal and American Politics (1978), voting analysis
• Alter, Jonathan. The Defining Moment: FDR’s Hundred Days and the Triumph of Hope (2006), popular account
• Badger, Anthony J. The New Deal: The Depression Years, 1933—1940. (2002) general survey from British perspective
• Badger, Anthony J. FDR: The First Hundred Days (2008)
• Badger, Anthony J. New Deal / New South: An Anthony J. Badger Reader (2007)
• Beasley, Maurine H., Holly C. Shulman, Henry R. Beasley. The Eleanor Roosevelt Encyclopedia (2001)
• Bernstein, Barton J. «The New Deal: The Conservative Achievements of Liberal Reform». In Barton J. Bernstein, ed., Towards a New Past: Dissenting Essays in American History, pp. 263–88. (1968), an influential New Left attack on the New Deal.
• Bernstein, Irving. Turbulent Years: A History of the American Worker, 1933—1941 (1970), cover labor unions
• Best, Gary Dean. The Critical Press and the New Deal: The Press Versus Presidential Power, 1933—1938 (1993) ISBN 027594350X
• Best, Gary Dean. Pride, Prejudice, and Politics: Roosevelt Versus Recovery, 1933—1938. (1990) ISBN 0275935248
• Best, Gary Dean. Retreat from Liberalism: Collectivists versus Progressives in the New Deal Years (2002) ISBN 0275946568
• Blumberg Barbara. The New Deal and the Unemployed: The View from New York City (1977).
• Brands, H.W. Traitor to His Class: The Privileged Life and Radical Presidency of Franklin Delano Roosevelt (2008)
• Bremer William W. «Along the American Way: The New Deal’s Work Relief Programs for the Unemployed». Journal of American History 62 (December 1975): 636—652. online at JSTOR in most academic libraries
• Brock William R. Welfare, Democracy and the New Deal (1988), a British view
• Brinkley, Alan. The End Of Reform: New Deal Liberalism in Recession and War. (1995) what happened after 1937
• Burns, Helen M. The American Banking Community and New Deal Banking Reforms, 1933—1935 (1974)
• Chafe, William H. ed. The Achievement of American Liberalism: The New Deal and its Legacies (2003)
• Charles, Searle F. Minister of Relief: Harry Hopkins and the Depression (1963)
• Cobb, James and Michael Namaroto, eds. The New Deal and the South (1984).
• Cohen, Adam, Nothing to Fear: FDR’s Inner Circle and the Hundred Days that Created Modern America (2009)
• Conkin, Paul K. The New Deal. (1967), a brief New Left critique.
• Conklin, Paul K. «The Myth of New Deal Radicalism». In Myth America: A Historical Anthology, Volume II. 1997. Gerster, Patrick, and Cords, Nicholas. (editors.) Brandywine Press, St. James, NY. ISBN 1-881-089-97-5
• Dubofsky, Melvyn, ed. The New Deal: Conflicting Interpretations and Shifting Perspectives. (1992), reader
• Eden, Robert, ed. New Deal and Its Legacy: Critique and Reappraisal (1989), essays by scholars
• Ekirch Jr., Arthur A. Ideologies and Utopias: The Impact of the New Deal on American Thought (1971)
• Folsom, Burton. New Deal or Raw Deal? : How FDR’s Economic Legacy has Damaged America (2008) ISBN 1416592229
• Fraser, Steve and Gary Gerstle, eds., The Rise and Fall of the New Deal Order, (1989), essays focused on the long-term results.
• Garraty, John A. «The New Deal, National Socialism, and the Great Depression», American Historical Review, 78, 4 (1973), pp. 907–44. in JSTOR
• Goldman, Eric F. Rendezvous with Destiny: A History of Modern American Reform. New York: Alfred A. Knopf (1952) ISBN 1566633699
• Gordon, Colin. New Deals: Business, Labor, and Politics, 1920—1935 (1994)
• Graham, Otis L. and Meghan Robinson Wander, eds. Franklin D. Roosevelt: His Life and Times. (1985). An encyclopedic reference.
• Grant, Michael Johnston. Down and Out on the Family Farm: Rural Rehabilitation in the Great Plains, 1929—1945 (2002)
• Hawley, Ellis W. The New Deal and the Problem of Monopoly (1966)
• Higgs, Robert. Crisis and Leviathan: Critical Episodes in the Growth of American Government (1987), libertarian critique
• Howard, Donald S. The WPA and Federal Relief Policy (1943)
• Huibregtse, Jon R. American Railroad Labor and the Genesis of the New Deal, 1919—1935; (University Press of Florida; 2010; 172 pages)
• Ingalls, Robert P. Herbert H. Lehman and New York’s Little New Deal (1975)
• Jensen, Richard J. «The Causes and Cures of Unemployment in the Great Depression», Journal of Interdisciplinary History 19 (1989) 553-83. [www.jstor.org/stable/203954 in JSTOR]
• Kennedy, David M., "What the New Deal Did, " Political Science Quarterly, 124 (Summer 2009), 251-68.
• Kennedy, David M. Freedom From Fear: The American People in Depression and War, 1929—1945. (1999), survey
• Kirkendall, Richard S. «The New Deal As Watershed: The Recent Literature», The Journal of American History, Vol. 54, No. 4. (Mar., 1968), pp. 839-852. [links.jstor.org/sici?sici=0021-8723%28196803%2954%3A4%3C839%3ATNDAWT%3E2.0.CO%3B2-F in JSTOR], historiography
• Ladd, Everett Carll and Charles D. Hadley. Transformations of the American Party System: Political Coalitions from the New Deal to the 1970s (1975), voting behavior
• Leff, Mark H. The Limits of Symbolic Reform: The New Deal and Taxation (1984)
• Leuchtenburg, William E. Franklin D. Roosevelt and the New Deal, 1932—1940. (1963). A standard interpretive history.
• Lindley, Betty Grimes and Ernest K. Lindley. A New Deal for Youth: The Story of the National Youth Administration (1938)
• Lowitt, Richard. The New Deal and the West (1984).
• McElvaine Robert S. The Great Depression 2nd ed (1993), social history
• [www.oup.com/us/catalog/general/subject/HistoryAmerican/19001945/?view=usa&ci=9780195306019 Neil M. Maher, Nature’s New Deal: The Civilian Conservation Corps and the Roots of the American Environmental Movement (New York: Oxford University Press, 2008).]
• Manza; Jeff. «Political Sociological Models of the U.S. New Deal» Annual Review of Sociology: 2000, 26 (2000): 297—322.
• Mathews, Jane De Hart. «Arts and the People: The New Deal Quest for a Cultural Democracy», Journal of American History 62 (1975): 316-39, in JSTOR
• Malamud; Deborah C. «'Who They Are — or Were': Middle-Class Welfare in the Early New Deal» University of Pennsylvania Law Review v 151 #6 2003. pp 2019+.
• McKinzie, Richard. The New Deal for Artists (1984), well illustrated scholarly study
• Meriam; Lewis. Relief and Social Security The Brookings Institution. 1946. Highly detailed analysis and statistical summary of all New Deal relief programs
• Milkis, Sidney M. and Jerome M. Mileur, eds. The New Deal and the Triumph of Liberalism (2002)
• Mitchell, Broadus. Depression Decade: From New Era through New Deal, 1929—1941 (1947), survey by economic historian
• Parker, Randall E. Reflections on the Great Depression (2002) interviews with 11 leading economists
• Patterson, James T. The New Deal and the States: Federalism in Transition (Princeton UP, 1969).
• Pederson, William D. ed. A Companion to Franklin D. Roosevelt (Blackwell Companions to American History) (2011); 35 essays by scholars; many deal with politics
• Powell, Jim FDR’s Folly: How Roosevelt and His New Deal Prolonged the Great Depression (2003) ISBN 0761501657
• Polenberg, Richard. «The Era of Franklin D. Roosevelt 1933—1945 A Brief History with Documents» ISBN 0312133103
• Rosenof, Theodore. Economics in the Long Run: New Deal Theorists and Their Legacies, 1933—1993 (1997)
• Rosen, Elliot A. Roosevelt, the Great Depression, and the Economics of Recovery (2005) ISBN 0813923689
• [www.mises.org/rothbard/agd.pdf] Rothbard, Murray. America's Great Depression (1963).
• Saloutos, Theodore. The American Farmer and the New Deal (1982).
• Savage, James D. Balanced Budgets & American Politics. Cornell University Press. 1988.
• Schlesinger, Arthur M. Jr., The Age of Roosevelt, 3 vols, (1957—1960), the classic narrative history.
• Shlaes, Amity. The Forgotten Man: A New History of the Great Depression (2007) ISBN 0066211700
• Singleton, Jeff. The American Dole: Unemployment Relief and the Welfare State in the Great Depression (2000)
• Sitkoff, Harvard. A New Deal for Blacks: The Emergence of Civil Rights as a National Issue: The Depression Decade (2008)
• Sitkoff, Harvard. ed. Fifty Years Later: The New Deal Evaluated. (1984). A friendly liberal evaluation.
• Skocpol, Theda, and Kenneth Finegold. «State Capacity and Economic Intervention in the Early New Deal». Political Science Quarterly 97 (1982): 255-78. Online at JSTOR.
• Skocpol, Theda, and Kenneth Finegold. «Explaining New Deal Labor Policy» American Political Science Reform (1977) 84:1297-1304 [www.jstor.org/pss/1963265 in JSTOR]
• Smith, Jason Scott. Building New Deal Liberalism: The Political Economy of Public Works, 1933—1956 (2005).
• Sternsher, Bernard ed., Hitting Home: The Great Depression in Town and Country (1970), essays by scholars on local history
• Szalay, Michael. New Deal Modernism: American Literature and the Invention of the Welfare State (2000)
• Tindall George B. The Emergence of the New South, 1915—1945 (1967). survey of entire South
• Trout Charles H. Boston, the Great Depression, and the New Deal (1977)
• Venn Fiona. The New Deal. — Edinburgh: Edinburgh University Press, 1998. — ISBN 1-57958-145-5.
• Ware, Susan. Beyond Suffrage: Women and the New Deal (1981)
• Wecter, Dixon. The Age of the Great Depression, 1929—1941 (1948), social history
• Zelizer; Julian E. «The Forgotten Legacy of the New Deal: Fiscal Conservatism and the Roosevelt Administration, 1933—1938» Presidential Studies Quarterly . Volume: 30. Issue: 2. pp: 331+. (2000)
• Bureau of the Census, Statistical Abstract of the United States: 1951 (1951) full of useful data; [www2.census.gov/prod2/statcomp/documents/1951-01.pdf online]
• Bureau of the Census, Historical Statistics of the United States: Colonial Times to 1970 (1976)
• Cantril, Hadley and Mildred Strunk, eds. Public Opinion, 1935—1946 (1951), massive compilation of many public opinion polls
• Carter, Susan B. et al. eds. The Historical Statistics of the United States (6 vol: Cambridge UP, 2006); huge compilation of statistical data; online at some universities
• Gallup, George Horace, ed. The Gallup Poll; Public Opinion, 1935—1971 3 vol (1972) summarizes results of each poll.
• Lowitt, Richard and Beardsley Maurice, eds. One Third of a Nation: Lorena Hickock Reports on the Great Depression (1981)
• Moley, Raymond. After Seven Years (1939), conservative memoir by ex-Brain Truster
• Nixon, Edgar B. ed. Franklin D. Roosevelt and Foreign Affairs (3 vol 1969), covers 1933-37. 2nd series 1937-39 available on microfiche and in a 14 vol print edition at some academic libraries.
• Roosevelt, Franklin D.; Rosenman, Samuel Irving, ed. The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt (13 vol, 1938, 1945); public material only (no letters); covers 1928—1945.
• Zinn, Howard, ed. New Deal Thought (1966), a compilation of primary sources.

Отрывок, характеризующий Новый курс Рузвельта

– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.