Оттенштайнер, Иоганн Георг

Иога́нн Гео́рг О́ттенштайнер (нем. Johann Georg Ottensteiner; 9 февраля 1815, Фюссен — 6 августа 1879, Мюнхен) — немецкий музыкальный мастер, изготавливавший духовые инструменты. Известен как создатель «мюнхенской» модели гобоя, «немецкого» кларнета (усовершенствованного впоследствии Оскаром Элером) и других инструментов.

Биография

Мастерству изготовления и настройки инструментов Оттенштайнер обучался у Карла Фридриха Адлера в Бамберге (1837—1838), затем переехал в Париж, где жил в течение десяти лет. В Париже Оттенштайнер познакомился с ведущими французскими музыкальными мастерами того времени — Адольфом Саксом и Шарлем-Луи Трибером, однако неизвестно точно, работал ли он в их мастерских либо же открыл собственную. После революции 1848 года он вернулся в Германию — сначала в Фюссен, а затем поселился в Мюнхене, где наладил производство деревянных (с 1851) и медных (год спустя) духовых инструментов. Инструменты работы Оттенштайнера обладали высоким качеством и надёжностью, что позволило ему с 1860 года стать музыкальным мастером при баварском дворе.

Создавая свои инструменты, Оттенштайнер пользовался советами профессиональных музыкантов. Так, при конструировании кларнетов ему помогал Карл Берман, и такая модель получила название «кларнет Бермана — Оттенштайнера». Также мастер создал модели «мюнхенского» гобоя (на основе одного из инструментов Трибера), валторны (предположительно, по замыслу Сакса) и «немецкого» бас-кларнета (запатентован в 1869 году). На его инструментах играли такие выдающиеся музыканты, как Рихард Мюльфельд и Франц Штраус. Оттенштайнер — первый немецкий музыкальный мастер, начавший изготавливать «французские» кларнеты (системы Бёма) и саксгорны, а также автор не получившей распространение идеи объединить достоинства немецкой и французской системы в один инструмент.

Библиография

• E. Tremmel. Blasinstrumentenbau im 19. Jahrhundert in Südbayern. — Augsburg, 1993

Ссылки

• [www.usd.edu/smm/Clarinets/Ottensteiner/ChecklistOttensteiner.html Некоторые кларнеты работы Оттенштайнера]

Отрывок, характеризующий Оттенштайнер, Иоганн Георг

– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить: