Падейский, Фёдор Фёдорович

Фёдор Фёдорович Падейский
Дата рождения	1759(1759)
Дата смерти	1829(1829)
Принадлежность	Россия Россия
Род войск	пехота
Звание	генерал-майор
Командовал	Козловский мушкетерский полк, 1-я бригада 15-й пехотной дивизии, крепости Торн и Динабург
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1768—1774, Русско-турецкая война 1787—1792, Польская кампания 1794, Война третьей коалиции, Русско-турецкая война 1806—1812, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг.
Награды и премии	Золотое оружие «За храбрость» (1892), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1802), Орден Святого Георгия 3-й ст. (1807), Орден Святой Анны 2-й ст. (1810), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1809), Орден Святого Владимира 3-й ст., Орден св. Иоанна Иерусалимского

Фёдор Фёдорович Падейский (1759—1829) — генерал-майор, комендант Торна, Динабурга и Новгорода.

Родился в 1759 году, происходил из дворян Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, сын отставного полковника. С 21 января 1769 года был записан в Старооскольский пехотный полк и 21 марта 1770 года был заочно произведён в сержанты.

В военную службу вступил 1 января 1773 года прапорщиком в Тенгинский пехотный полк и 25 декабря 1774 года за отличия, выказанные в делах с турками на Дунае произведён в подпоручики.

15 марта 1788 года переведён капитаном в Козловский мушкетёрский полк, и в рядах этого полка принимал участие в войне с Турцией в 1787—1792 годах. Отличился в кампании 1788 года при штурме Очакова и в кампании 1792 года в сражении при Городище, за что был награждён золотой шпагой с надписью «За храбрость».

В 1794 году Падейский находился в Польше, где сражался с повстанцами Костюшко и отличился в сражении при Мацейовицах, за отличие в штурме Праги был произведён в секунд-майоры, в 1795 году получил чин премьер-майора.

27 октября 1799 года получил чин подполковника и назначен батальонным командиром в Козловский мушкетерский полк, 4 сентября 1802 года стал командующим этим полком и 30 ноября 1803 года получил чин полковника и был утверждён в занимаемой должности. 26 ноября 1802 года за беспорочную выслугу был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени (№ 1359 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова).

В 1805—1807 годах Падейский состоял в десантном корпусе при эскадре вице-адмирала Д. Н. Сенявина в Средиземном море и участвовал в боях с французами, а затем и с турками. С 16 марта 1807 года был шефом Козловского полка. 5 августа 1807 года Падейский был удостоен ордена Св. Георгия 3-й степени (№ 165 по кавалерским спискам

Преодолевая все покушения и действия неприятеля, с отличною храбростию и неусыпностию, благоразумною распорядительностию и мужественными поступками удержал более десяти дней вверенную ему крепость на острове Тенедосе.

По завершении морских кампаний в Архипелаге, Падейский со своим полком был переведён на Дунай, где принимал участие в ряде операций против турок. В 1809 году он был тяжело ранен при неудачном штурме Браилова; по выздоровлении, в 1810 году участвовал в штурме Базарджика и при осаде Шумлы, и 28 июля того же года за отличие был произведён в генерал-майоры; в кампании следующего 1811 года он находился в делах под Рущуком и Видином.

В начале 1812 года Падейский был назначен командиром 1-й бригады 15-й пехотной дивизии. Во время отражения нашествия Наполеона он сражался под Брест-Литовском, Кобриным, Городечно, Борисовым, Стаховым и Брилями. В кампании 1813 года Падейский был в делах при осаде Торна, после взятия этой крепости назначен её комендантом и в этой должности оставался до 1815 года.

8 ноября 1816 года был назначен комендантом Динабургской крепости. 7 января 1822 году был переведён комендантом в Новгород. В начале 1829 года вышел в отставку и скончался в середине марта того же года, из списков исключён 22 марта 1829 года.

Среди прочих наград Падейский имел ордена св. Анны 2-й степени с алмазными знаками, св. Владимира 4-й степени с бантом и 3-й степени, св. Иоанна Иерусалимского и золотые кресты «За взятие Очакова», «За взятие Праги» и «За взятие Базарджика».

Его сын Семён был генерал-лейтенантом и командовал 1-м округом Отдельного корпуса внутренней стражи.

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том II. Л—Я. М., 2009
• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_p01.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 503—504.
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869

Отрывок, характеризующий Падейский, Фёдор Фёдорович

– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.