Палиашвили, Захарий Петрович

Захарий Петрович Палиашвили груз. ზაქარია პეტრეს ძე ფალიაშვილი
Основная информация
Дата рождения	16 августа 1871(1871-08-16)
Место рождения	Кутаиси, Кутаисская губерния, Российская империя
Дата смерти	6 октября 1933(1933-10-06) (62 года)
Место смерти	Тифлис, Грузинская ССР, СССР
Страна	Российская империя Российская империяСССР СССР
Профессии	композитор, педагог
Жанры	Опера

Захарий Петрович Палиашви́ли (груз. ზაქარია პეტრეს ძე ფალიაშვილი; 1871—1933) — грузинский композитор, педагог, музыкально-общественный деятель, крупнейший представитель грузинской классической музыки, народный артист Грузинской ССР (1925).

Биография

Захарий Палиашвили родился 4 (16) августа 1871 года в Кутаиси в семье певчего церковного хора. В этой семье 6 из 18 детей стали профессиональными музыкантами.

Музыкальное образование получил в школе при католическом костёле, там он научился пению и игре на органе. Также брал уроки фортепиано у Ф. Мизандари. После переезда семьи в Тифлис занимался в музыкальном училище по классу валторны и изучал теорию композиции у Н. С. Кленовского.

С 1900 по 1903 год учился в Московской консерватории по классу композиции С. И. Танеева. Занятия с Танеевым сблизили Захария Петровича с русской музыкальной культурой и способствовали развитию его композиторского мастерства.

Палиашвили был одним из основателей Грузинского филармонического общества, а также возглавил хор, оркестр и музыкальную школу созданные при этом обществе в 1908—1917 годах.

Центральное место в творчестве Захария Палиашвили занимают оперы «Абесалом и Этери» (1919), «Даиси» (1923).

Кроме того Захарий Петрович сочинил оперу «Латавра» (1927) и «Торжественную кантату» (написанную к 10-летию Октябрьской революции в 1927 году). Палиашвили собрал и записал около 300 грузинских народных песен. Часть этого большого собрания он опубликовал в 1910 году в книге «Сборник грузинских народных песен».

Умер Захарий Петрович Палиашвили 6 октября 1933 года в Тифлисе. Был похоронен в сквере у Оперного театра в Тбилиси рядом с могилой Вано Сараджишвили.

Память

• В 1937 году имя Захария Палиашвили было присвоено Грузинскому театру оперы и балета.
• В 1971 году была выпущена почтовая марка СССР, посвященная Палиашвили.
• В СССР был открыт Государственный музей Захария Палиашвили (Тбилиси).

Литература

Блажанова Т. Рассказала марка // Филателия СССР. — 1972. — № 11. — С. 22.

Ссылки

• Палиашвили Захарий Петрович — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Палиашвили, Захарий Петрович

Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.