Панафидин, Иван Павлович

Иван Павлович Панафидин
Дата рождения	1817(1817)
Место рождения	село Курово-Покровское Старицкого уезда
Дата смерти	1906(1906)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Российский Императорский флот
Годы службы	1835—1894
Звание	адмирал
Командовал	яхта «Королева Виктория» яхта «Александрия» фрегат «Кастор» фрегат «Громобой» 7-й флотский экипаж
Сражения/войны	Крымская война
Награды и премии

Иван Павлович Панафидин (1817 — 1906) — русский адмирал.

Иван Панафидин родился в селе Курово-Покровское Старицкого уезда в семье отставного капитан-лейтенанта Павла Ивановича Панафидина и его супруги Анны Ивановны Вульф. В 1835 году он окончил Морской кадетский корпус и был оставлен для дальнейшего обучения в Офицерском классе.

В дальнейшем, в чине лейтенанта Панафидин служил на кораблях флота в Балтийском и Северном морях. В 1844 году на корабле «Ингерманланд» под командованием капитана 2-го ранга С. И. Мофета он перешел из Архангельска в Кронштадт, а в 1848 году на фрегате «Паллада» под командованием генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича совершил переход к Стокгольму и Копенгагену.

В 1849 году Иван Павлович совершил в составе Гвардейского экипажа поход от Санкт-Петербурга до Белостока. В 1850—1853 года командуя яхтой «Королева Виктория» он плавал в Балтийском море и у берегов Англии, а в 1851 году был произведен в чин капитан-лейтенанта.

Во время Крымской войны Панафидин командовал отрядом из десяти бомбардирских лодок при обороне Кронштадта от возможного нападения англо-французского флота, за что был награждён императорской короной к имеющемуся у него ордену Св. Анны 2-й степени.

После окончания военных действий Иван Павлович командовал императорской яхтой «Александрия», а в 1856—1857 годах 44-пушечным фрегатом «Кастор» в составе эскадры под командованием контр-адмирала Е. А. Беренса. Во время заграничного плавания корабли эскадры посетили средиземноморские порты и порты атлантического побережья Европы. Во время посещения Лиссабона, команда фрегата участвовала в тушении пожара, за что её командир был награждён португальски орденом Башни и Меча. По возвражении в 1857 году на родину Панафидин был произведен в чин капитана 2-го ранга и награждён орденом Св. Владимира 4-й степени.

В том же году Иван Павлович был командирован во Францию для наблюдения за постройкой паровой яхты «Штандарт» и в следующем году он перевел её из Бордо в Кронштадт.

В 1860 году Панафидин был произведен в чин капитана 1-го ранга и командовал винтовым фрегатом «Громобой» в заграничном плавании, а затем в течение двух лет — 7-м флотским экипажем в Кронштадте.

В 1869 году Панафидин был произведен в чин контр-адмирала с назначение младшим флагманом Балтийского флота и в 1870—1871 годах командовал 1-м отрядом броненосных судов, за что был награждён в 1871 году орденом Св. Станислава 1-й степени, а в 1875 году — орденом Св. Анны 1-й степени.

В 1879 году Иван Павлович был произведен в чин вице-адмирала с назначением старшим флагманом Балтийского флота. В 1883 году он был назначен членом Александровского комитета о раненых, а в 1894 году произведен в чин адмирала.

Литература

• Скрицкий Н. В. Русские адмиралы. — М.: ИД «Рипол Классик, 2003. — С. 313. — 477 с. — ISBN 5-7905-1788-9.

Отрывок, характеризующий Панафидин, Иван Павлович

– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.