Петер, Габор
| Габор Петер венг. Péter Gábor | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1946 — 1948 | |||
| Предшественник: | он сам как директор Главного политического управления полиции Будапешта | ||
| Преемник: | он сам как директор Управления государственной безопасности | ||
| |||
| 1948 — 1952 | |||
| Предшественник: | он сам как директор Управления по защите государства | ||
| Преемник: | Ласло Пирош | ||
| Рождение: | 14 мая 1906 Уйфехерто | ||
| Смерть: | 23 января 1993 (86 лет) Будапешт | ||
| Имя при рождении: | Биньямин Айзенбергер | ||
| Отец: | Петер Айзенбергер | ||
| Мать: | Роза Айзенбергер | ||
| Супруга: | Йоланда Симон | ||
| Партия: | Коммунистическая партия Венгрии Венгерская партия трудящихся | ||
Га́бор Пе́тер (венг. Péter Gábor; 14 мая 1906, Уйфехерто — 23 января 1993, Будапешт), он же Беньямин Айзенбергер — венгерский коммунист еврейского происхождения, видный политический деятель времён диктатуры Матьяша Ракоши. В 1945—1952 годах возглавлял Управление государственной безопасности, руководил массовыми политическими репрессиями. Арестован по обвинению в «сионистском заговоре». Приговорён к пожизненному заключению, шесть лет находился в тюрьме. После освобождения по амнистии работал библиотекарем.
Содержание
В коммунистическом подполье
Родился в семье еврейского портного. При рождении получил имя Беньямин Айзенбергер (Аушпитц)[1]. Работал портным, специализировался на пошиве женской одежды. С 16-летнего возраста примыкал к рабочему движению.
В 1931 году Биньямин Айзенбергер вступил в Коммунистическую партию Венгрии. В 1932 нелегально выезжал в СССР на съезд представителей МОПР. По некоторым предположениям, был тогда завербован ОГПУ. Активно участвовал в деятельности коммунистического подполья. Занимал видное положение в компартии, занимался, в частности, обеспечением партийной безопасности. В 1944 году принял партийный псевдоним Габор Петер, ставший личным именем.
В коммунистической госбезопасности
В январе 1945 года Габор Петер был назначен начальником Главного политического управления полиции Будапешта (PRO), учреждённого несколькими днями ранее временным правительством в Дебрецене. На его основе было создано Управление по защите государства (ÁVO) Венгерской государственной полиции. В 1948 году ÁVO было преобразовано в Управление государственной безопасности (ÁVH). 10 сентября 1948 директором ÁVH был назначен Габор Петер[2][3]. В этом качестве Петер принадлежал к ближайшему кругу Матьяша Ракоши и Эрнё Герё.
Под руководством Габора Петера ÁVH развернуло кампанию массовых политических репрессий по образцу сталинизма. Несколько тысяч человек были казнены политическим обвинениям, сотни тысяч подвергнуты тюремному заключению, отправлены в лагеря, насильственно депортированы. Всего политическая полиция подвергла преследованию около миллиона венгров[4]. С санкции Петера в ходе следственных действий ÁVH применялись жестокие пытки[5].
Укрепляя свои позиции в карательном аппарате и партийном руководстве ВПТ, Петер активно интриговал против министра внутренних дел Ласло Райка. Наряду с Ракоши и Михаем Фаркашем, он сыграл ключевую роль в отстранении Райка, его аресте и казни[6].
Отставка, арест, приговор
В 1952 году Габор Петер был снят со своего поста и обвинён в связях с международным сионизмом — в духе политических процессов, характерных для СССР и его восточноевропейских сателлитов того периода. По иронии судьбы, не только Петер, но и обвинявшие его руководители ВПТ, в том числе Ракоши и Герё, сами были евреями.
Петеру не повезло: восемь лет он преданно служил Ракоши, после чего был арестован на его вилле. Начиналось борьба с сионизмом, а не самому же еврею-генсеку класть себя на этот алтарь[7].
В 1954 году военный трибунал приговорил Габора Петера к пожизненному заключению. Его преемником на посту директора ÁVH стал Ласло Пирош.
10 июля 1956 года Габор Петер направил из тюрьмы конфиденциальное письмо в ЦК ВПТ, где обрисовал ряд эпизодов репрессивной деятельности ÁVH. Из этого теста следовало, что во всех случаях он выполнял приказы партийного руководства и лично Матьяша Ракоши[8].
В тюрьме и после
В октябре—ноябре 1956 года антикоммунистическое Венгерское восстание опрокинуло режим Ракоши—Герё. После подавления восстания к власти пришла новая компартия — ВСРП во главе с ранее репрессированным Яношем Кадаром. Обвинения, выдвинутые против Петера при режиме Ракоши, дезактуализировалались. Однако Петер оставался в заключении до 1959 — уже не как «сионистский агент», а как организатор ракошистских репрессий.
После освобождения Габор Петер некоторое время вновь работал портным, затем — библиотекарем[9]. Никакого участия в политике не принимал, от публичности воздерживался.
Скончался Петер Габор в 1993 году, после демонтажа коммунистического режима в возрасте 86 лет. Похоронен на будапештском кладбище Фаркашрети. В 2000 в той же могиле была похоронена его жена Йоланда Симон.
Интересные факты
Венгерский поэт Дьёрдь Фалуди, репрессированный в 1949 году, написал в 1991 стихотворение Péter Gábor, az ÁVH parancsnoka — Габор Петер, командир ÁVH[10]. Произведение описывает допрос Фалуди в ÁVH, который Петер вёл лично. В этом поэтическом описании Габор Петер предстаёт жестоким циником, сознательно приговаривающим невиновных.
См. также
Напишите отзыв о статье "Петер, Габор"
Литература
- Magyar Életrajzi Lexikon, 1000—1990 (Венгерский биографический словарь).
- [mikrofilm.extra.hu/images/1906_173_peter_gabor_szuletese_ujfeherto_46.jpg Gábor Péter’s birth entry Újfehértó births, No. 1906/173]
Примечания
- ↑ [www.findagrave.com/cgi-bin/fg.cgi?page=gr&GRid=15052816 Gabor Peter]
- ↑ [theorangefiles.hu/the-second-hungarian-republic-1946-1949/ The Second Hungarian Republic (1946—1949). Reorganization of the Political Police: Foundation of the ÁVH]
- ↑ [fotomuzeum.hu/fotografiak/reismann_marian__peter_gabor__az__avh_f__nok_uj_egyenruhajaban Péter Gábor, az ÁVH fõnök új egyenruhájában]
- ↑ [tdyweb.wbteam.com/AvosTortenelem.htm Emberéletek, melyekkel a mai napig nem tudnak elszámolni]
- ↑ [hirekhirek.network.hu/blog/hirek_hirek_hirek_klub_hirei/peter-gabor-1945-tol-1956-ig-teljhatalmu-ur-ma-elesett-oregember PÉTER GÁBOR 1945-től 1956-ig teljhatalmú úr, ma elesett öregember]
- ↑ [www.origo.hu/tudomany/tortenelem/20160924-a-rajk-per-volt-a-rakosi-diktatura-egyik-legnagyobb-koholt-pere.html Ugye, örülne az ügyész, ha ilyen vádiratot tudna írni?]
- ↑ [vkrizis.ru/analiz/kak-pobedil-budapesht/ Как победил Будапешт]
- ↑ [internetfigyelo.wordpress.com/2016/01/19/szigoruan-bizalmas-peter-gabor-eletfogytiglanra-itelt-fogoly-beadvanya-az-mdp-partbizottsaganak/ SZIGORÚAN BIZALMAS! PÉTER GÁBOR, ÉLETFOGYTIGLANRA ÍTÉLT FOGOLY, BEADVÁNYA AZ MDP PÁRTBIZOTTSÁGÁNAK]
- ↑ [www.nytimes.com/1993/04/12/obituaries/gabor-peter-86-dies-led-hungarian-police.html Gabor Peter, 86, Dies; Led Hungarian Police]
- ↑ [dia.jadox.pim.hu/jetspeed/displayXhtml?docId=0000000560&secId=0000049364&mainContent=true&mode=html#Faludy_Gyorgy-Versek-faludy00586 A pompeji strázsán. Péter Gábor, az ÁVH parancsnoka]
Отрывок, характеризующий Петер, Габор
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
