Платоническая любовь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Межличностные отношения

Типы отношений

Агамия · Брак · Вдовство · Гражданское партнёрство · Дружба (Броманс· Значимый другой · Моногамия · Поливерность · Полиамория · Полигамия (Многожёнство · Многомужество· Родство · Семья · Сожительство · Отношения для секса

События

Ухаживание · Флирт · Свидание · Предложение · Помолвка · Свадьба · Развод · Супружеская измена · Расставание

Чувства и эмоции

Близкая связь · Влечение · Комперсия · Влюблённость · Любовь (эрос, филия, сторге, агапэ· Привязанность · Ревность · Платоническая любовь · Романтика  · Романтическая любовь · Страсть · Увлечение

Насилие в отношениях

В семье · Над взрослыми · Над детьми · Подростковое насилие

Платони́ческая любо́вь — в современном значении выражения, возвышенные отношения, основанные на духовном влечении и романтической чувственности (о чувстве любви)[1], без низменно чувственного физического влечения[2].





История

Выражение происходит от имени древнегреческого философа Платона (427—348 до н. э.), который в своем сочинении в виде диалога под названием «Пир» вложил рассуждения о такого рода любви в уста персонажа по имени Павзаний. Последний разумеет под ней любовь «идеальную» — сугубо духовную.

Он объясняет возможности почувствовать зарождающуюся любовь и как она развивается во своей двойственной природе: половое влечение и асексуальность. Частичное значение монолога Сократа, относящееся к идее платонической любви, можно отнести к пророчице Диотиме, которая показала ее значение как восхождение к созерцанию божественного. Для Диотимы и Платона, как правило, самый правильный способ применения любви других людей — это направить свой разум на божественную любовь.

Коротко, с подлинной платонической любовью красота или любящий другого человека вдохновляет свой разум и душу и обращает своё внимание на мир духовный. Сократ поясняет «Симпозиум» Платона, есть два вида любви: Эрос — обыкновенная любовь, или любовь земная, и любовь божественная. Обыкновенная любовь не имеет ничего кроме физического привлечения красивого тела для физического наслаждения и репродукции. Любовь божественная начинается с физического влечения, то есть с привлекательности красоты тела, но постепенно переходит в любовь Высшей Красоты. Это определение любви божественной позже стало определением платонической любви. Этот термин также существует в суфизме, хотя слово часто используется для определения его как Ishq-e-Haqeeqi[3].

В Средние века возник новый интерес к Платону, его философии и к его взгляду на любовь. Это произошло из-за Гергиуса Гемистоса Плетона во время Канцлерства Феррары и Флоренции в 1438—1439. Позже, в 1469 году Марсилио Фицино развил теорию о нео-платонической любви, где он определяет любовь как индивидуальную способность человека, которая ведет его душу к космическим процессам и высоким духовным ценностям, и к идее о рае[4].

Английский термин восходит к критике «Любители Платона» Уильяма Девинанта (издана в 1635 году); критика философии платонической любви была популярна при дворе Карла I. Она получена из концепции любви «Симпозиума» Платона, как идея о доброте, которая лежит у корней благодетели и правды. В краткий период времени платоническая любовь была модным явлением при английском королевском дворе, особенно в кругу общения Королевы Генриетты Марии, жены Короля Карла I. Платоническая любовь была темой некоторых вежливых масок, появившихся в Каролинскую Эпоху, хотя мода вскоре сошла на нет под давлением социальных и политических изменений[5].

См. также

Напишите отзыв о статье "Платоническая любовь"

Примечания

  1. [dic.academic.ru/dic.nsf/ushakov/938178 Толковый словарь русского языка Ушакова]
  2. Платоническая любовь // Малый энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 4 т. — СПб., 1907—1909.
  3. Dall'Orto, Giovanni (January 1989). «'Socratic Love' as a Disguise for Same-Sex Love in the Italian Renaissance». Journal of Homosexuality 16 (1-2): 33-66. DOI:10.1300/J082v16n01_03.
  4. Gerard Kent. The Pursuit of Sodomy: Male Homosexuality in Renaissance and Enlightenment Europe. — New York: Harrington Park Press, 1989. — ISBN 978-0-918393-49-4.
  5. K. Sharpe, Criticism and Compliment (Cambridge, 1987), ch. 2.

Ссылки

  • [samlib.ru/editors/a/aleksandr_n_r/pir.shtml Русский и греческий тексты диалога «Пир» Платона]
  • [www.literatur-viktor-prieb.de/Platonismus.html О платонической любви в поэзии]

Отрывок, характеризующий Платоническая любовь

– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.