Сабо, Дежо
| Дежо Сабо | |
| венг. Dezső Szabó | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Род деятельности: | |
Дежо Сабо (венг. Dezső Szabó; 10 июня 1879 года, Клаузенбург, Австро-Венгрия — 5 января 1945 года, Будапешт) — венгерский лингвист и писатель, известный националистическими и антисемитскими взглядами. Сабо был одним из первых «пионеров Мадьярской народнической литературы»[1]. В 1935 году был одним из номинантов на Нобелевскую премию по литературе.
Биография
Сабо переехал в Будапешт в 1918 году. Он начал публиковать короткие очерки в литературном ревю Nyugat. Первоначально поддержал Венгерскую революцию 1918 года. Артур Кёстлер, в то время учившийся в старшей школе, вспоминал Сабо как одного из новых учителей, назначенных в его школу революционным режимом: "застенчивый, разговаривающий тихо, несколько рассеянный человек, он рассказывал нам о чём то более далеком, чем Луна: повседневной жизни наемных сельскохозяйственных рабочих в сельской местности[2].
Поддержка революции было, однако, кратким, и вскоре Сабо превратился в откровенного и неистового противника недолговечной Венгерской советской республики, провозглашенной Белой Куном.
Сабо быстро приобрёл известность и заметное влияние и зарекомендовал себя как плодотворный писатель. Впервые внимание широкой публики он заслужил своим трёхтомным романом 1919 года «Az elsodort falu» («Разрушенная деревня»), экспрессионистским произведением, пропагандирующим идею, что истоки венгерского возрождения следует искать в крестьянстве, а не в среднем классе, который Сабо считал «испорченным менталитетом ассимилированных немцев и евреев»[3] Эта книга пользовалась значительным влиянием в период «белого террора» после подавления коммунистической революции. Хотя позже он опубликовал ещё множество книг, вершиной его литературных достижений считалась первая[4].
Сабо называется первым «интеллектуальным антисемитом среди венгерских писателей»[1]. Он был постоянным автором журнала Virradat, одного из самых радикальных антисемитских периодических изданий межвоенного периода, в котором опубликовал за три года не менее 44 статей. Эти статьи рисовали весьма апокалиптическую картину и были выдержаны в алармистских тонах, выговаривая венгерскому народа за его «немощность».
Идет постоянная дискуссия о том, призывал ли Сабо к физическому уничтожение венгерских евреев. По словам Иегуды Мартона, израильско-венгерского ученого, автора статьи о Сабо в «Еврейской энциклопедии», писатель прямо призвал к уничтожению на встрече с общественностью в 1921 году[5]. С другой стороны, апологеты писателя обращают внимание, что в «Разрушенной деревне» Миклош (ключевая фигура этого произведения) говорит старому еврею: «Если бы ты только знал, что вся моя злость проистекает из того, что я понимаю, как мы зависим друг от друга, из моей к тебе любви». Подобное высказывание несовместимо с утверждением, что автор хочет убить всех евреев. Несомненно, что Сабо в своих сочинениях жёстко нападал на евреев. Это подорвать их положение в венгерском обществе и, можно сказать, способствовало уничтожение евреев в 1944 года — независимо от того, требовал ли этого сам Сабо.
Одновременно Сабо разделял антигерманские настроения, и в 1923 году начал кампанию по искоренению германского влияния в Венгрии. После 1932 года он был также откровенно против Скрещённых стрел, партии венгерских фашистов, не отказываясь от своих антисемитских взглядов.
Такое сочетание представлений было связано с его собственными специфическими расизмом, который Сабо назвал «апофеозом венгерской расы».
Его влияние, значительное в 1920-е годы, пошел на убыль в следующем десятилетии. В 1935 году он был номинирован на Нобелевскую премию по литературе, однако комитет в этот год не вручил её никому.
Сабо умер в январе 1945 года, во время осады Будапешта Советской Армией.
Сочинения
- Az Elsodort Falu (1918)
- Csodálatos élet (1920)
- Jaj! (1925)
- Feltámadás Makucskán´ (1925)
- Karácsony Kolozsvárt (1931)
Напишите отзыв о статье "Сабо, Дежо"
Примечания
- ↑ 1 2 Lukacs, John. Budapest 1900. Grove Press, 1994. p.168
- ↑ Arthur Koestler, "Arrow in the Blue – An Autobiography", London, 1953, Ch. 8
- ↑ Held, Joseph. Columbia History of Eastern Europe in the Twentieth Century. Columbia University Press, 1993. p. 196
- ↑ Joseph Varga, "GUILTY NATION or UNWILLING ALLY? A short history of Hungary and the Danubian basin 1918–1939"
- ↑ Dr. Yehuda Marton, Hebrew Encyclopedia, Jerusalem, 1974, Volume 25 p. 422 (иврит)
Отрывок, характеризующий Сабо, Дежо
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
