Пронаи, Пал
| Пал Пронаи | |
| венг. Prónay Pál | |
 Пал Пронаи | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти |
неизвестно |
| Место смерти |
неизвестно |
| Принадлежность | |
| Род войск | |
| Годы службы | |
| Звание | |
| Командовал |
гусарский полк, батальон Национальной армии 1919, ополчение Rongyos Gárda |
| Сражения/войны |
Первая мировая война, гражданская война в Венгрии 1919, конфликт в Бургенланде 1921, Вторая мировая война |
Пал Шандор Иштван Габор Пронаи (венг. Prónay Pál Sándor István Gábor; 2 ноября 1874, Ромхань — ?) — венгерский военный и ультраправый политик. Гусарский офицер в австро-венгерской армии. Активный участник подавления Венгерской Советской Республики. Отличался особой жестокостью в расправах с коммунистами, социалистами и евреями. Был осуждён за вымогательство. Командир националистического ополчения Rongyos Gárda, организатор сопротивления австрийцам в Бургенланде 1921 года. Крайний националист, антисемит. В 1920-х сторонник восстановления монархии, в 1930-х активист фашистского движения. Погиб, либо взят в плен, в ходе боёв за Будапешт 1944/1945.
Содержание
Белый гусар
Родился в ноградском селе на севере Венгрии. Происходил из мелкопоместной дворянской семьи. Окончил Военную академию «Людовика». Служил в австро-венгерской кавалерии. В армейской карьере продвигался довольно медленно, к 45 годам имел звание капитана.
Согласно официальной биографии, во время Первой мировой войны Пал Пронаи командовал гусарским полком. Существует, однако, предположение, что на фронте Пронаи либо не был вообще, либо пробыл короткое время — поскольку в своих подробных мемуарах он практически не упоминает об этом. Окончание войны и революционные события 1918 года застали его в Вене. Распад империи и социальные преобразования Пронаи воспринял крайне враждебно.
Пал Пронаи одним из первых откликнулся на призыв Миклоша Хорти, прибыл в его сегедскую ставку и вступил в Венгерскую ассоциацию национальной обороны (Magyar Orszagos Vedero Egyesület, MOVE). В июне 1919 Пронаи сформировал и возглавил батальон венгерских «белых». Это формирование комплектовалось из убеждённых националистов и антикоммунистов, строилось по принципу беспрекословного военного повиновения и личной преданности командиру. Пронаи быстро выдвинулся в первый ряд наиболее влиятельных «белых» командиров. Его ближайшим военно-политическим союзником являлся Дьюла Гёмбёш.
Каратель-реставратор
Отряд Пала Пронаи сыграл большую роль в разгроме венгерских коммунистов и свержении советского режима в Венгрии. В то же время под лозунгами восстановления порядка был развязан «белый террор». Пронаи и его бойцы отличались в карательных акциях особой жестокостью и фанатизмом[1]. Коммунисты, социалисты и евреи, попадавшие в руки Пронаи, обрекались на пытки и смерть. Иногда экзекуциям подвергались целые населённые пункты, занятые его батальоном.
Я приказывал дать лишних пятьдесят шомполов этим фанатичным зверолюдям, чьи умы были опьянены безумной идеологией Маркса.
Пал Пронаи[2]
6 августа 1919 советская республика пала. 16 ноября 1919 отряд Пронаи вступил в Будапешт. Его штаб расположился в фешеннебельном отеле Britannia. Пронаи планировал устроить крупный еврейский погром, но этому воспрепятствовал Хорти — что необратимо ухудшило отношения между ними.
Пронаи считал задачей не только устранение коммунистической опасности, но и реставрацию прежних социальных отношений: правления дворянской бюрократии и землевладельцев при повиновении крестьянских масс. Важным элементом его взглядов был ярый антисемитизм. В политической программе он выступал за восстановление монархии. При этом первоначально Пронаи выступал не за возвращение на трон Карла I Габсбурга, а за «свободное избрание короля». Поэтому террор его отряда в Будапеште был направлен не только против коммунистов, социал-демократов и евреев, но и против монархистов-легитимистов.
Трения с Хорти. «Дело Корнхаузера»
В 1920 году действия иррегулярных вооружённых сил, даже «белой» направленности, стали вызывать резкое недовольство венгерской элиты и лично Миклоша Хорти. Причинами являлись политические амбиции командиров, большое количество представителей социальных низов, игнорирование законов, частые уголовные преступления.
Кто создаёт беспорядки — расстреляю. Разница в том, что беспорядки справа я буду расстреливать с болью в сердце, тогда как сделаю это с удовольствием, развлекаясь, если они произойдут слева.
Миклош Хорти
Пал Пронаи и его бойцы вызывали в этом плане наибольшее раздражение. В ноябре 1920 они совершили убийство полицейского. В августе 1921 разгорелся ещё более крупный скандал: стали известны факты вымогательства денег у богатого еврейского предпринимателя Лайоша Корнхаузера, обладавшего серьёзными связями в элите и известного своей консервативно-монархической позицией. В качестве шантажиста выступал лично Пронаи.
«Дело Корнхаузера» получило скандальную огласку, дошло до Хорти и иностранных представителей в Будапеште. Пронаи пытался обвинить Корнхаузера в «измене» и «шпионаже» (в пользу прозападной демократической Чехословакии). Абсурдность таких заявлений была очевидна. Пронаи подвергся обструкции на заседании парламента, был привлечён к уголовной ответственности, признан виновным и приговорён к нескольким месяцам тюрьмы (реального срока не отбывал, поскольку суд учёл прежние заслуги). Так произошёл окончательный разрыв Пронаи с Хорти. В то же время отношения Пронаи с Гёмбёшем сохранились, хотя приняли непубличный характер.
«Гвардия оборванцев» и Lajtabánság
Осенью 1921 года Пал Пронаи во главе ополчения Rongyos Gárda («Гвардия оборванцев»[3] формировалась из бойцов антикоммунистических отрядов, обычно крестьян и студентов), предпринял вооружённое выступление в Бургенланде против передачи Австрии западной венгерской территории. Было провозглашено создание независимого государства Лайтабаншаг — Lajtabánság. По некоторым признакам, Пронаи рассчитывал создать на удерживаемой территории своего рода плацдарм для последующего захвата власти в Будапеште.
Однако правительство Хорти сумело и отбить попытку реставрации Габсбургов (Дьюла Гёмбёш и Миклош Козма в последний момент вооружили студентов Будапештского университета, которые открыли огонь по карлистам), и нейтрализовать мятеж Lajtabánság (в координации с австрийскими войсками). Однако в результате выступления Пронаи город Шопрон, где был проведён референдум, остался в составе Венгрии.
К концу 1921 Пронаи переориентировался на поддержку Карла Габсбурга, но эти планы остались нереализованными.
От монархизма к фашизму
В 1922 Пал Пронаи был уволен из армии и лишён воинского звания подполковника. Считался политически неблагонадёжным, находился под наблюдением властей, но преследованиям не подвергался.
Вместе с Дьюлой Остенбург-Моравеком, также офицером Национальной армии и участником столкновений в Бургенланде, Пронаи учредил в 1931[4] политическую партию уже не монархического, а фашистского толка[5]. Кадровую основу Венгерской национальной фашистской партии должны были составить бойцы Rongyos Gárda, многие из которых сохраняли личную преданность Пронаи. Однако этот проект не получил развития из-за отрицательного отношения хортистских властей, делавших ставку на правящую партию Дьюлы Гёмбёша.
Последние бои
На последнем этапе Второй мировой войны, во время вместе с осады и штурма Будапешта в 1944/1945, 70-летний Пал Пронаи вновь организовал добровольческий отряд и участвовал в боях с наступавшими советскими войсками. Есть сведения, что бойцы Пронаи убивали также будапештских евреев.
Дальнейшая судьба Пала Пронаи досконально неизвестна. Существует предположение, что он был убит в будапештских боях. По другим данным, Пронаи был взят в плен и отправлен в ГУЛАГ, где впоследствии скончался.
Различные оценки
В период ВНР Пал Пронаи и его формирования считался символом варварской реакции, фанатичной жестокости, кровавого террора и уголовного беспредела. Этому способствовали не только многочисленные свидетельства, но и признания, содержащиеся в мемуарах самого Пронаи, частично опубликованных в 1963 году.
Западные историки считают формирование Пронаи венгерским аналогом фрайкоров, а его самого сравнивают с Эрнстом фон Заломоном и Эрнстом Юнгером.
В современной Венгрии образ Пала Пронаи привлекает симпатии правонационалистических кругов, особенно партии Йоббик. В заслугу ему ставится участие в свержении коммунистического режима, сопротивление в Бургенланде и сохранение Шопрона в составе Венгрии.
Напишите отзыв о статье "Пронаи, Пал"
Примечания
- ↑ Bodó, Béla: Paramilitary Violence in Hungary After the First World War, East European Quarterly, No. 2, Vol. 38, June 22, 2004.
- ↑ Szabo, Agnes, and Pamlenyi, Ervin, eds.: A hatarban a halal kaszal: Fejezetek Prónay Pal feljegyzeseibol (Budapest: Kossuth Konyvkiado, 1963).
- ↑ [venta-dv.livejournal.com/179956.html?thread=1593844 Гвардия оборванцев]
- ↑ [blog.xfree.hu/myblog.tvn?n=schuro&pid=15013&blog_cim=%C9vfordul%F3%20-%201931.%20janu%E1r%2014. Évforduló — 1931. január 14.]
- ↑ [www.atv.hu/belfold/20120828_hirzarlat_a_tek_vezer_ostenburg_moravek_gyulanak_irt_levele_ugyeben?source=hirkereso%3Cbr/%3E Halott fasisztának írt kérelmet Hajdu János. Hírzárlat a TEK-nél?]
Ссылки
- [www.highbeam.com/doc/1G1-120464111.html Paramilitary Violence in Hungary after the First World War]
Отрывок, характеризующий Пронаи, Пал
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
