Сахновский, Игорь Фэдович
Поделись знанием:
– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
| Игорь Сахновский | |
| Имя при рождении: |
Игорь Фэдович Сахновский |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
поэт, прозаик |
| Жанр: |
роман, повесть, рассказ |
| Язык произведений: | |
Игорь Фэдович Сахновский (род. 17 июля 1958 года, Орск, Оренбургская область) — российский писатель, поэт, член Союза российских писателей.
Содержание
Биография
Игорь Сахновский родился 17 июля 1958 года в городе Орске Оренбургской области. В 1981 году окончил филологический факультет Уральского государственного университета. Работал литературным консультантом в Средне-Уральском книжном издательстве и журнале «Уральский следопыт», научным и главным редактором в уральском отделении Академии наук СССР и региональном отделении издательства «Наука», литературным редактором в журналах.
В 1999 году в журнале «Новый мир» вышел первый роман Сахновского «Насущные нужды умерших». В 2000 году роман номинирован на премию имени Аполлона Григорьева, в 2002-м переведён на английский язык и награждён международной литературной премией Fellowship Hawthornden International Writers Retreat (Великобритания). В 2003 году цикл рассказов «Счастливцы и безумцы» удостоен всероссийской премии «Русский Декамерон». В 2005 году выходит сборник «Счастливцы и безумцы», включающий роман «Насущные нужды умерших», рассказы и эссе. В 2006-м этот сборник вошел в шорт-лист премии «Национальный бестселлер». В 2007 году Сахновский публикует роман «Человек, который знал всё», вошедший в списки финалистов Национальной литературной премии «Большая книга» и премии «Русский Букер» сезона 2006—2007. В 2009 году роман экранизирован режиссёром Владимиром Мирзоевым. В 2008 году роман «Человек, который знал всё» награждён премией «Бронзовая улитка», присуждаемой Борисом Стругацким. В 2009 году издательство «АСТ» выпустило сборник Сахновского «Нелегальный рассказ о любви» и роман «Заговор ангелов», в 2011 году — сборник «Ревнивый бог случайностей», в 2012-м — «Острое чувство субботы: Восемь историй от первого лица», в 2016-м — роман «Свобода по умолчанию».
Произведения Сахновского печатались в журналах «Урал», «Уральский следопыт», «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», London Courier, «Новый очевидец», «Большой город», Revue des Deux Mondes, Lettres Russes и др. Книги Сахновского издаются в Германии, Великобритании, Франции, Италии, Сербии, Болгарии, Ливане, Хорватии. Три романа в переводе на французский язык опубликованы парижским издательством «Галлимар».
Игорь Сахновский — член Международного ПЕН-клуба и Русского ПЕН-центра.
Признание и награды
- 2002 — международная литературная премия Fellowship Hawthornden International Writers Retreat (Великобритания) за роман «Насущные нужды умерших».
- 2003 — Гран-при Всероссийского конкурса «Русский Декамерон» за сборник рассказов «Счастливцы и безумцы» как «лучшее произведение любовной тематики».
- 2003 — премия журнала «Октябрь» за лучшую публикацию года.
- 2006 — финалист премии «Национальный бестселлер».
- 2007 — финалист премий «Большая книга» и «Русский Букер».
- 2008 — лауреат премии «Бронзовая улитка», финалист премии им. Аркадия и Бориса Стругацких.
- 2012 — лауреат премии им. Бажова.
Произведения
Романы
- 1999 — «Насущные нужды умерших»[1]
- 2007 — «Человек, который знал всё»
- 2009 — «Заговор ангелов»
- 2016 — «Свобода по умолчанию»
Повести и рассказы
- 2003: «Быть может»; «Принцип Шнайдера»; «Если ты меня не покинешь…»
- 2005: «Ара Спартакович»; «Бахчисарайская роза»; «В тему»; «Если бы я был Спесивцевым»; «Если ты жив»; «Катастрофа тела»; «Короли и королевы»; «Лилит»; «Мужчина по умолчанию»; «Мы сами нездешние»; «Нелегальный рассказ о любви»; «Непорочное зачатие»; «Он. Она. Знак Неравенства»; «Ревнивый бог случайностей»; «Супер»; «Супер-2»; «Тело как эротический текст»
- 2009: «Dolce vita прекрасная и летальная»; «Апрельский авитаминоз»; «Вещество свободы»; «Городские звёзды»; «Государственный стыд»; «Жениться на Италии»; «Изобретение любви»; «Империя соблазна»; «Как ветер в стальных балках»; «Капитализм какой-то»; «Карл у Клары украл кораллы»; «Классика пола»; «Логика движения»; «Мужчина в цифровом увеличении»; «Неравный брак»; «Олимпиада падающих птиц»; «Охота и неохота»; «Охота к перемене мест»; «Плохой вкус»; «Пляжные дикости и приличия»; «Погрешность Киплинга»; «Почему я не хочу в Париж»; «Прыжок с полуметровой высоты»; «Пусть перезвонят»; «Состав преступления»; «Странные сближения»; «Чёрная кровь»
- 2012: «Острое чувство субботы: Восемь историй от первого лица» («Большая Белая Женщина», «Цветной воздух», «Острое чувство субботы», «Чем латают чёрные дыры», «Мой муж продал ЮКОС», «Семья уродов (1961 год)», «Хозяйки будут ставить тесто (1563 год)», «Мальчик, певица и фата-моргана (1982 год)».
Сборники стихов
Избранная критика
- Мария Кретинина. [magazines.russ.ru/october/2006/3/kre10.html Светлые аллеи (О книге Игоря Сахновского «Счастливцы и безумцы»)] // «Октябрь». — 2006. — № 3.
- Александр Мелихов. [magazines.russ.ru/neva/2007/9/me.html Знание, не умножающее скорбь (О книге Игоря Сахновского «Человек, который знал всё»)] // «Нева». — 2007. — № 9.
- Алексей Логатов. [lgz.ru/article/N45-6145---2007-11-14-/Trill%d0%b5r-po-russki2153/?sphrase_id=202723/ Триллер по-русски (О книге Игоря Сахновского «Человек, который знал всё»)] // «Литературная газета». — 2007. — № 45.
- Константин Комаров. [uraljournal.ru/work-2010-11-190/ О заговорщиках и заговоренных (О книге Игоря Сахновского «Заговор ангелов»)] // «Урал». — 2010. — № 11.
- Станислав Секретов. [magazines.russ.ru/ural/2016/6/po-puti-k-svobode.html По пути к свободе (О книге Игоря Сахновского «Свобода по умолчанию»)] // «Урал». — 2016. — № 6.
Напишите отзыв о статье "Сахновский, Игорь Фэдович"
Примечания
Ссылки
- [magazines.russ.ru/authors/s/sahnovskij/ Игорь Сахновский] в «Журнальном зале»
- [www.fantlab.ru/autor5852 Игорь Сахновский]
- [www.top-kniga.ru/kv/interview/interview.php?ID=27024 Интервью с Игорем Сахновским]
Отрывок, характеризующий Сахновский, Игорь Фэдович
Пьер расспросил его, что слышно о выступлении, и капрал рассказал, что почти все войска выступают и что нынче должен быть приказ и о пленных. В балагане, в котором был Пьер, один из солдат, Соколов, был при смерти болен, и Пьер сказал капралу, что надо распорядиться этим солдатом. Капрал сказал, что Пьер может быть спокоен, что на это есть подвижной и постоянный госпитали, и что о больных будет распоряжение, и что вообще все, что только может случиться, все предвидено начальством.– Et puis, monsieur Kiril, vous n'avez qu'a dire un mot au capitaine, vous savez. Oh, c'est un… qui n'oublie jamais rien. Dites au capitaine quand il fera sa tournee, il fera tout pour vous… [И потом, господин Кирил, вам стоит сказать слово капитану, вы знаете… Это такой… ничего не забывает. Скажите капитану, когда он будет делать обход; он все для вас сделает…]
Капитан, про которого говорил капрал, почасту и подолгу беседовал с Пьером и оказывал ему всякого рода снисхождения.
– Vois tu, St. Thomas, qu'il me disait l'autre jour: Kiril c'est un homme qui a de l'instruction, qui parle francais; c'est un seigneur russe, qui a eu des malheurs, mais c'est un homme. Et il s'y entend le… S'il demande quelque chose, qu'il me dise, il n'y a pas de refus. Quand on a fait ses etudes, voyez vous, on aime l'instruction et les gens comme il faut. C'est pour vous, que je dis cela, monsieur Kiril. Dans l'affaire de l'autre jour si ce n'etait grace a vous, ca aurait fini mal. [Вот, клянусь святым Фомою, он мне говорил однажды: Кирил – это человек образованный, говорит по французски; это русский барин, с которым случилось несчастие, но он человек. Он знает толк… Если ему что нужно, отказа нет. Когда учился кой чему, то любишь просвещение и людей благовоспитанных. Это я про вас говорю, господин Кирил. Намедни, если бы не вы, то худо бы кончилось.]
И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
