Северин, Гай Ильич

Гай Ильич Северин
Гай Ильич Северин в 2001 году на своём 75-летнем юбилее
Место смерти:	Московская область, Россия
Научная сфера:	Средства спасения и жизнеобеспечения в авиакосмической отрасли
Место работы:	НПП Звезда
Альма-матер:	Московский авиационный институт
Награды и премии:	| |||| |}

Гай Ильи́ч Севери́н (24 июля 1926, Чудово, ныне Новгородской области — 7 февраля 2008, Московская область) — академик Российской академии наук, доктор технических наук, профессор, учёный в области разработки средств спасения и жизнеобеспечения экипажей самолётов, вертолётов и космических кораблей. Крупнейший специалист в области биомеханики человека в экстремальных условиях полета, методов спасения экипажей самолетов и космических кораблей в аварийных ситуациях. Чемпион СССР по горным лыжам. Генеральный крнструктор НПП «Звезда».

Биография

Поступил в Московский авиационный институт в 1942 году и закончил его в 1947-м (по другим данным — в 1949). С 1947 года работал в ЛИИ им. М. М. Громова, занимаясь исследованиями и лётными испытаниями средств спасения экипажей летательных аппаратов и систем заправки самолётов топливом в полёте. Коллективом специалистов ЛИИ под руководством Северина были разработаны принципы и действующие прототипы средств приземления и покидания ракеты-носителя космонавтами кораблей «Восток». С 1958 года преподавал в МАИ (с 1976 года – профессор).

С января 1964 года назначен одновременно конструктором и директором завода №918 (с 1994 года НПП «Звезда»), расположенного в подмосковном посёлке Томилино. Участник подготовки к полёту Ю. А. Гагарина и других космонавтов кораблей «Восток», «Восход» и «Союз». Под его руководством разработаны скафандры (в частности, «Беркут», «Ястреб», «Кречет», «Орлан», «Сокол» и их модификации), системы жизнеобеспечения и средства аварийного покидания в авиации и всех советских и российских космических кораблей и орбитальных станций, начиная с кораблей «Восход», шлюзовая камера корабля «Восход-2», установка 21КС для перемещения и маневрирования в открытом космосе (испытана в 1990 году на ОС «Мир», авиационные противопожарные системы, а также ряд других систем и изделий «Звезды». В 1982–2008 – генеральный конструктор и генеральный директор одновременно.

С 1987 года — доктор технических наук, с 1990 года — член-корреспондент АН СССР, с 2000 года — действительный член РАН.

Конструктор катапульты К-36, установленной на самолётах Су-17, Су-24, Су-25, Су-27, Су-34, Су-37, МиГ-29, МиГ-31, МиГ-АТ, Ту-160, Як-36, Як-38 и других. На базе К-36 был создан и сертифицирован комплекс средств спасения для многоразового космического корабля «Буран», включающий кресло К-36РБ и спасательный скафандр «Стриж». Конструктор систем авиационной заправки «шланг-конус».

Автор и соавтор более 100 научных работ и 70 изобретений, ряда публикаций по средствам спасения и космическим скафандрам, один из организаторов и руководителей кафедры систем жизнеобеспечения и безопасности полётов МАИ, автор нескольких учебников и пособий.

Двукратный чемпион СССР по горнолыжному спорту (1949 и 1953 годы), член сборной СССР по горнолыжному спорту. В его честь назван [www.chylkovo.ru/ горнолыжный клуб]. Избирался почётным членом Президиума Федерации горнолыжного спорта и сноуборда России.

3 февраля 2008 года упал на горнолыжной трассе, сломав обе ноги, умер в больнице 7 февраля от оторвавшегося тромба, похоронен на Троекуровском кладбище в Москве.

24 июля 2008 года на территории НПП «Звезда» в посёлке Томилино открыт памятник (бронзовый бюст) в честь Г. И. Северина. С декабря 2009 года ОАО «НПП «Звезда» носит его имя, а на главном корпусе предприятия открыта мемориальная доска в его честь.

Семья

Отец — главный агроном при исправительном учреждении.

Отец из крестьянской семьи. Сапожник. Жил под Прохоровкой. Отец выучился в школе, гимназии, а потом закончил сельскохозяйственный институт в Харькове. У него была возможность учиться бесплатно, поскольку он был потомком героя Севастопольской обороны. По инициативе Льва Толстого и интеллигенции был принят такой закон — на потомков героев Севастополя распространялись разные льготы, в том числе и бесплатное образование. Отец стал ученым агрономом еще до революции. Как и все студенты, участвовал в революционным движении, был левым эсером. А потом он попал под бдительное око органов, но его не расстреляли как эсера, а использовали как ученого-агронома, забрав в наркомат внутренних дел. Там он стал комбригом, а по должности был главным агрономом всех совхозов, где работали заключенные. Сибирские, Соловецкие лагеря, и каждый год мы переезжали то под Красноярск, то под Новосибирск, то на Север. В 1937 году нарком внутренних дел подарил ему один из первых автомобилей, которые начал выпускать Горьковский автозавод, а потом отец стал врагом народа и его посадили.

Отец отсидел два с половиной года, а потом пришел Берия, который некоторое количество заключенных освободил...

...он уехал под Алма-Ату в колхоз, где работал старшим агрономом до глубокой старости.

— Г. Северин

Мать

жила в Каунасе. В 13-м году поступила в Варшавский университет на медицинское отделение. Война. Со второго курса её забрали на фронт, где она была до 17-го года. На фронте она познакомилась с неким Натансоном. Это был профессиональный революционер, один из близких друзей Владимира Ильича. Натансон был типа Троцкого, хорошо умел выступать и говорить. Он агитировал солдат против войны. Он встретил мою будущую маму, женился на ней, а когда кончилась война, то они вернулись в Петроград. Жили в Смольном. Там жили Владимир Ильич с Крупской, Свердлов, Луначарский и мама с Натансоном. А в 18-м году началось восстание Мамонтова, Владимир Ильич послал его усмирять бунтарей. Но Натансона там схватили, посадили в тюрьму, а мама трижды по заданию Ленина ездила к нему. Однако Мамонтов расстрелял Натансона...
Мама работала у Бадаева, который был начальником отдела снабжения Ленинграда. В 20-м году она поехала в Кисловодск. Там встретилась с отцом. Нормально поженились. Однако зарегистрировал их я, когда отмечали их «золотую свадьбу». Это было под Алма-Атой. Я пошел в сельсовет и оформил все необходимые документы.

— Г. Северин

Брат (1924—1943) — с 1942 года на фронте, снайпер. Погиб 23 февраля 1943 года.

Жена (с 1951 года) — Северина (Алексеева) Татьяна Владимировна (1927—1997).
Дочь Наталья (1953 г.р.); сын Владимир (1956 г.р.), Герой Российской Федерации.

Награды и звания

• Герой Социалистического Труда (8 февраля 1982)
• Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени (23 февраля 2007) — за выдающийся вклад в разработку и создание специальных изделий для космической и авиационной техники, многолетний добросовестный труд
• Орден «За заслуги перед Отечеством» III степени (23 августа 1996) — за заслуги перед государством и большой личный вклад в создание новых образцов космической и авиационной техники
• Орден Дружбы народов (1992)
• Три ордена Ленина (1966, 1971, 1982)
• Орден Октябрьской революции (26 апреля 1971)
• Ленинская премия (1965)
• Государственная премия СССР (1978)
• Государственная премия РФ (2001)
• Премии правительства РФ
• Лауреат Международной премии Андрея Первозванного «За веру и верность» (2007)
• Действительный член Международной академии астронавтики
• Действительный член Нью-Йоркской академии наук

Литература

• И. П. Абрамов, М. Н. Дудник, В. И. Сверщек, Г. И. Северин, А. И. Скуг, А. Ю. Стоклицкий. Космические скафандры России. — М.: ОАО НПП «Звезда», 2005. — 360 с. — 1500 экз. — ISBN 5-7368-0285-6.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10209 Северин, Гай Ильич]. Сайт «Герои Страны».

• Игорь Елков. [www.rg.ru/2008/02/08/severin.html Звезда по имени Гай] (рус.) // Российская газета. — 8 февраля 2008. — № 4584.
• [gzt.ru/science/2008/02/07/163947.html Скончался известный учёный Гай Северин](недоступная ссылка — история) (7 февраля 2008). Проверено 17 июля 2009. [web.archive.org/20080213033956/gzt.ru/science/2008/02/07/163947.html Архивировано из первоисточника 13 февраля 2008].
• Игорь Елков. [www.rg.ru/2007/04/13/severin.html «Вас называют скорпионом!»] // Российская газета. — 13 апреля 2007. — № 4340. — Гай Северин рассказывает о своём друге Сергее Королёве
• Владимир Снегирев. [www.rg.ru/2004/10/29/zvezda.html Академик Северин: Один шанс есть всегда] // Российская газета. — 29 октября 2004. — № 3617.
• Владимир Губарев. [www.nkj.ru/archive/articles/7075/ Академик Гай Северин: слово «невозможно» нам неизвестно] // Наука и жизнь : журнал. — 2001. — № 10.

Отрывок, характеризующий Северин, Гай Ильич

Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.