Сениор, Нассау Уильям

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нассау Уильям Сениор
Nassau William Senior
английский учёный
Дата рождения:

26 сентября 1790(1790-09-26)

Место рождения:

Комптон, Беркшир, Англия

Дата смерти:

4 июня 1864(1864-06-04) (73 года)

Место смерти:

Кенсингтон, Англия

Нассау Уильям Се́ниор (англ. Senior, Nassau William, 17901864) — английский экономист[1][2]. В Энциклопедии Брокгауза и Ефрона написание имени в ином порядке: Уильям Нассау.





Биография

Получил образование в Итоне и Оксфордском университете (Магдалинский колледж). В университете был одним из частных учеников Ричарда Уотли — будущего архиепископа Дублинского, с кем был связан узами пожизненной дружбы. Среди других видных личностей, с которыми впоследствии Сениор был связан дружбой, следует назвать маркиза Алексиса Токвиля — видного французского мыслителя, впоследствии министра иностранных дел Франции — с ним Сениор впервые встретился в 1833 году. В 1811 Сениор получил степень бакалавра, в 1819 — право адвокатской практики.

В 1821 году женился, в браке родились сын (1822–1891) и дочь (1825–1907).

В двадцатые годы совмещал адвокатскую практику с преподаванием и написанием статей по экономике, в тридцатые годы к этому добавилась политическая деятельность. После открытия в Оксфорде кафедры политической экономии в 1825 году, Сениор становится первым её главой (1825–1830); и повторно избирается на срок 1847–1852 гг. В промежутке между этим занимал руководящие посты в различных правительственных комиссиях по вопросам труда в промышленности. В 1830 году лорд Мельбурн приглашает Сениора к участию в комиссии по совершенствованию законодательства о забастовках. В 1832 году Сениор входит в комиссию по законодательству о бедных, а в 1837 году — в комиссию по ткачам. Доклад по итогам последней Сениор издаёт в 1841 году, включив в него и идеи, разработанные им за несколько лет до этого, в годы работы в комиссии по забастовкам. В 1836 году при канцлере лорде Коттенхэме был назначен судебным исполнителем. Блауг называет Сениора[3]

первым теоретиком-экономистом, который многие годы оказывал консультативные услуги политикам — а именно, членам партии Вигов того времени — как в официальном, так и в частном порядке.

В 1864 году Сениор получает назначение в комиссию по исследованию состояния народного образования в Англии. В последние годы жизни, во время поездок по зарубежным странам, Сениор внимательно изучает местную политическую и социальную жизнь. Изданные впоследствии несколько томов его дневниковых записей содержат немало занятных сведений; впрочем автор, видимо, переоценивал важность этих социальных наблюдений. На протяжении многих лет Сениор публиковал регулярные заметки в Edinburgh Quarterly, London Review и North British Review, выступая на их страницах как на политические и экономические темы, так и с литературно-критическими обзорами.

Сениор в политической экономии

Возглавляя кафедру в Оксфорде, Сениор попытался дать развитие некоторым положениям господствовавшей в то время школы классической английской политической экономии, в частности: учению о фонде заработной платы, о земельной ренте, о стоимости и т.д.

В «Очерках политической экономии» (1836) Сениор сформулировал «теорию воздержания», согласно которой стоимость определяется не трудом, а издержками производства, которые определяются трудом и капиталом. При этом в категории труда Сениор акцентирует внимание не на производственной деятельности, а на «жертве», приносимой рабочими и капиталистами, теряющими покой и отдых ради получения жизненных благ. Капитал, по Сениору, возникает в результате того, что капиталист воздерживается от непроизводительной траты своих средств в текущий момент во имя получения прибыли в будущем. Таким образом, заработная плата и прибыль являются вознаграждением за эти жертвы рабочих и капиталистов. Стоимость, по Сениору, определяется, наряду с отношением между спросом и предложением, не только издержками производства, реально понесёнными капиталистом, но и теми издержками, которые потребовались бы для производства товара в момент его продажи. Обе этих оценки (со стороны продавца и со стороны покупателя) предопределяют высшие и низшие пределы колебаний рыночной цены.

Анализ того, что Сениор назвал «воздержанием», задолго до него утвердился в английской экономической науке, как и роль сбережений. То же самое обозначают термины А. Смита «бережливость» или «умеренность». Практически все экономисты, писавшие после 1776 года, имели дело с этим понятием, объективно Сениор лишь довёл до сознания людей существующую теоретическую концепцию[4]. Однако эта теория вызвала, возможно, наиболее едкие насмешки Маркса относительно «апологетической природы буржуазной экономической науки»[3][5].

Вклад Сениора высоко оценивался Й. Шумпетером[4]:

В нашей картине он войдет в триумвират с Мальтусом и Рикардо: он был одним из троих англичан, чьи работы являются основными перекидными мостиками между А. Смитом и Дж. С. Миллем.

Среди причин, по которым Сениор недооценивается экономистами, Шумпетер называет его странный талант «влипать во что попало» — изрекать нелепости, в частности получившую название «теория последнего часа Сениора». В сочинениях, написанных по результатам работы в различных правительственных комиссиях, Сениор пытался теоретически обосновать невозможность сокращения рабочего дня (при том, что его продолжительность составляла в то время 11,5 ч). Он аргументировал это тем, что чистая прибыль создаётся якобы лишь в течение последнего часа работы, и таким образом сокращение рабочего дня отрицательно отразится на экономике, т.к. для предпринимателей якобы исчезнут стимулы хозяйственной деятельности. Абсурдность теории последнего часа в конце концов признал и сам Сениор, вынужденный от неё впоследствии отказаться, однако она сыграла свою реакционную роль в борьбе рабочего класса Англии за сокращение рабочего дня до 10 часов в 1830-е годы.

Некоторые опубликованные труды

  • Three Lectures on the Cost of obtaining Money and on some Effects of Private and Government Paper Money (1830)
  • Three Lectures on Wages and on the Effects of Absenteeism, Machinery and War, with a Preface on the Causes and Remedies of the Present Disturbances (1830, 2nd ed. 1831)
  • An Outline of the Science of Political Economy («Очерки политической экономии», 1836)
  • Letters on the Factory Act, as it affects the Cotton Manufacture (1837)
  • Four Introductory Lectures on Political Economy (1852).


Напишите отзыв о статье "Сениор, Нассау Уильям"

Примечания

  1. Л.Г.Суперфин. Сениор, Нассау Уильям. Большая советская энциклопедия, 3-е изд.
  2. [economics.wideworld.ru/history_of_economic_thought/schools/8/1/ Экономическая мысль 20-30-х годов XIX в. в Англии]
  3. 1 2 Блауг М. 100 великих экономистов до Кейнса
  4. 1 2 Шумпетер Й. История экономического анализа. Т. 2 — СПб.: Экономическая школа, 2004.
  5. Маркс К., «Капитал», т.1, гл.22. — Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 23.

Библиография

Отрывок, характеризующий Сениор, Нассау Уильям

Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было: