Спасский, Игорь Дмитриевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Игорь Дмитриевич Спасский
Игорь Спасский (2007 год)
Род деятельности:

Учёный, конструктор кораблей, предприниматель

Награды и премии:

И́горь Дми́триевич Спа́сский (родился 2 августа 1926 года, Ногинск) — советский и российский учёный, инженер, предприниматель, генеральный конструктор около 200 советских и российских субмарин и бывший глава ЦКБ «Рубин».





Биография

СССР

В 1949 году Спасский окончил паросиловой факультет Военно-морского инженерного училища им. Ф. Э. Дзержинского, после чего короткое время был инженером на строящемся крейсере «Фрунзе».

В 1950 году Спасский начал участвовать в разработке подводных лодок, сначала в СКБ-143 (впоследствии было объединено с ЦПБ «Волна», образовав КБ «Малахит»). С 1953 года Спасский работал в ЦКБ-18 (в настоящее время ЦКБ «Рубин»). В 1956 году стал заместителем главного инженера, в 1968 — главным инженером, а в 1974 году — начальником ЛПМБМ «Рубин», главным конструктором, возглавляющим бюро (с 1983 года глава бюро стал называться генеральным конструктором).

Как генеральный конструктор Спасский был ведущим разработчиком всех подлодок бюро «Рубин», в частности:

В общей сложности по его проектам построено 187 субмарин (91 дизель-электрическая и 96 ядерных), которые составляли и составляют ядро советского и российского флотов.

Кроме того, Спасский опубликовал несколько научных работ по теории строительства и устройства подводных лодок.

В 1973 году он стал кандидатом технических наук, в 1978 году — доктором технических наук, в 1984 году — профессором и членом-корреспондентом Академии наук СССР по специальности «Механика и процессы управления», в 1987 году — действительным членом Академии наук СССР.

Россия

С началом перестройки и последующим развалом СССР количество государственных заказов на новые АПЛ резко упало. Спасский всё же продолжил работу над атомными субмаринами, включая новый проект подводной лодки четвёртого поколения — «Юрий Долгорукий» (заложена в 1996 году). Чтобы удержать бюро «на плаву», он расширил сферу его деятельности.

Примером этого расширения может служить разработка и постройка нефтяных платформ (вместе с фирмой Halliburton), которые используются сейчас при добыче нефти вокруг острова Сахалин, в Охотском море и неподалёку от побережья Южной Кореи.

Другим важным проектом «Рубина» был «Морской старт», плавучий космодром, созданный из переделанной нефтяной платформы. Так как космодром расположен в экваториальной части Тихого океана, где имеются оптимальные условия для запуска ракет-носителей (можно максимально эффективно использовать инерцию вращения Земли), запуски с него почти в десять раз дешевле, чем предлагаемые НАСА. Спасский был главным конструктором морской части проекта.

Помимо этого, Спасский руководил такими экзотическими проектами, как строительство грузовой подлодки для круглогодичных операций в Северном Ледовитом океане и морская ледостойкая платформа для добычи нефти с океанского шельфа, а также более скромные проекты вроде модернизации городских трамваев. Также он стал генеральным директором консорциума (в него входят ЦКБ «Рубин», Адмиралтейские верфи и несколько других судостроительных предприятий), строящего неядерные субмарины для российских ВМС (например дизель-электрические субмарины проекта 677 «Лада») и на экспорт — для Индии, Польши и некоторых других стран (например, подлодки «Амур» или «Садко» — так называемые «туристические субмарины»).

Губернатор Санкт-Петербурга Анатолий Собчак шутливо называл Спасского «Героем Капиталистического Труда», имея в виду успешность «Рубина» в условиях рыночной экономики.

Часть вырученных средств Спасский тратил на благотворительность: реконструкцию Николо-Богоявленского собора в Петербурге и церкви Иоанна Предтечи в Старой Ладоге, постройку памятника к 300-летию русского флота, празднование столетия Русского музея и многие другие проекты. За филантропическую деятельность Русская православная церковь наградила его «орденом святого благоверного князя Даниила Московского».

АПЛ «Курск»

Спасский был главой ЦКБ «Рубин», разработавшего АПЛ Курск, последнюю субмарину класса «Антей», поступившей на вооружение ВМФ России.

12 августа 2000 года во время учений Северного флота подлодка затонула. В результате проведённого в последующем расследования было установлено, что в 11 часов 28 минут 26 секунд по московскому времени произошёл взрыв торпеды 65-76А («Кит») в торпедном аппарате № 4 АПЛ Курск. Таким образом, подлодка получила первоначальное повреждение из-за взрыва собственной торпеды, который привёл к последующему взрыву других торпед. Причиной первого взрыва стала утечка компонентов топлива (пероксид водорода) двигателя торпеды. Бо́льшая часть экипажа погибла сразу же, но некоторые моряки выжили и прожили ещё несколько дней в девятом, хвостовом отсеке корабля. Спасательные работы, замедленные бюрократическими проволочками, потерпели неудачу. Лишь 20 августа к спасательным работам было привлечено норвежское спасательное судно «Seaway Eagle». 21 августа, к моменту, когда пришедшие на помощь норвежские водолазы добрались до кормового отсека и вскрыли его, российские подводники были уже мертвы.

Во время спасательной операции Спасский был консультантом, и некоторые журналисты утверждают, что именно он несёт ответственность за неэффективные действия военных спасателей в первые дни после взрыва.[1] Также пресса обвиняла ЦКБ «Рубин» в недостатках конструкции, приведших к гибели экипажа. Некоторые журналисты, например Елена Милашина из «Новой газеты»[2], задавались вопросом, почему большая часть происшествий на российских атомных субмаринах в последние годы произошла именно на подлодках, спроектированных ЦКБ «Рубин». В открытом письме «Новой газете» вице-президент компании Александр Завалишин и генеральный конструктор атомных подлодок Игорь Баранов[3] ответили, что ни один корабль не может выдержать одновременной детонации торпед, каждая из которых предназначена для уничтожения военных кораблей, и «Курск» не был исключением. Они также отметили, что более чем три четверти российских атомных подлодок спроектированы «Рубином», и если взять процентное соотношение, то оно никак не отражает особую аварийность их подлодок. Следователи, разбиравшие катастрофу «Курска», заявили, что автоматическая система заглушения ядерного реактора сработала своевременно и спасла Баренцево море от ядерной катастрофы.

Когда было объявлено о планах поднятия подлодки с грунта, поступило более 500 предложений по их осуществлению. Правительство выбрало план бюро «Рубин». Разрушенная и целая части подлодки были разделены, после чего целая часть была поднята на поверхность и отбуксированы на ремонтную верфь в Росляково (посёлок недалеко от Североморска); Спасский контролировал работы по разрезанию и поднятию лодки, буксированием и докованием занимались другая международная команда.

Награды

Напишите отзыв о статье "Спасский, Игорь Дмитриевич"

Примечания

  1. [2002.novayagazeta.ru/nomer/2002/58n/n58n-s16.shtml «ОНА УТОНУЛА» — 2]
  2. [2002.novayagazeta.ru/nomer/2002/29n/n29n-s06.shtml Молчание — Золото На Погонах]
  3. novayagazeta.ru/rassled/kursk/n58n-s18.shtml
  4. [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=39805&PSC=1&PT=3&Page=1 Указ Президента Российской Федерации от 5 июня 2007 года № 700 «О присуждении Государственных премий Российской Федерации 2006 года»]
  5. Решение Законодательного Собрания Санкт-Петербурга от 22 мая 2002 года № Р-206

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=12607 Спасский, Игорь Дмитриевич]. Сайт «Герои Страны».

www.assembly.spb.ru/welcome/showall/633200274

  • [www.ckb-rubin.ru/rus/history/unwatstr/Five_color_RUS.pdf Книга Игоря Спасского «Пять цветов времени»]
  • [www.ceo.spb.ru/rus/industry/spassky.i.d/index.shtml Биография Спасского на сайте «Личности Петербурга»]
  • [www.flb.ru/index_open.php?person_id=466 Биография Спасского на сайте АФР]
  • [www.echo.msk.ru/guests/4393/ Интервью Спасского на радиостанции «Эхо Москвы»]

Отрывок, характеризующий Спасский, Игорь Дмитриевич

Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.