Бастер

Город Бастер Basseterre Страна Сент-Китс и НевисСент-Китс и Невис Координаты 17°17′54″ с. ш. 62°44′03″ з. д.17.29833° с. ш. 62.73417° з. д. / 17.29833; -62.73417    Город с 1627 Площадь 6,1 км² км² Высота центра 15 м Население 11 000 человек (2003) Плотность 2,541/км² чел./км² Часовой пояс UTC-4 Показать/скрыть карты

Не следует путать с городом Бас-Тер, административным центром Французской Гваделупы

Басте́р (англ. Basseterre, бывш. Сент-Кристофер) — город на южном побережье острова Сент-Китс, столица государства Сент-Китс и Невис. Является одним из самых древних городов в Вест-Индии, основан в 1627 году. Население — 11 тыс. жителей (2003).

История

Бастер был основан в 1627 французами при сьере Пьер Белен д'Эснамбук. Он служил столицей французской колонии Санкт-Кристоф, который состоял из северной и южной оконечностей острова Сент-Китс (центр уступили Великобритании). Когда Филипп де Лонгвильер де Пуэнс был сделан французским губернатором Сент-Китс в 1639 году, город превратился в большой, успешный порт, командующий в восточной части Карибского бассейна торговлей и колонизацией. Де Пуэнс быстро сделал Бастер столицей всей французской Вест-Индии, колонией, в которую вошли острова Гваделупа и Мартиника, и оставался губернатором до своей смерти в 1660 году. Город был столицей всего острова Сент-Китс в 1727 году, после изгнания французов с острова и полным британским контролем. Город Бастер имеет одну из самых трагических историй из любой столицы Карибского бассейна, уничтожался много раз из-за колониальной войны, пожаров, землетрясений, наводнений, массовых беспорядков и ураганов. Несмотря на все это, значительное число хорошо отреставрированных зданий до сих пор существуют в центре города Бастер.

Преступность

В настоящее время Бастер занимает верхние строчки в мировых криминальных рейтингах — количество убийств на 100,000 человек в 2011 году составило 131.6.

Отрывок, характеризующий Бастер

– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.