Суржиков, Михаил Иосифович

Михаил Иосифович Суржиков
Дата рождения	6 сентября 1902(1902-09-06)
Место рождения	станица Темнолесская, ныне Шпаковский район, Ставропольский край
Дата смерти	19 августа 1943(1943-08-19) (40 лет)
Место смерти	погиб на Воронежском фронте
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Кавалерия
Годы службы	1924 — 1943 годы
Звание
Командовал	11-я кавалерийская дивизия 7-й кавалерийский корпус 7-я кавалерийская дивизия 8-я гвардейская кавалерийская дивизия
Сражения/войны	Борьба с басмачеством; Великая Отечественная война
Награды и премии

Михаил Иосифович Суржиков (6 сентября 1902 года, станица Темнолесская, ныне Шпаковский район, Ставропольский край — 19 августа 1943 года, погиб на Воронежском фронте) — советский военный деятель, генерал-майор (1943).

Начальная биография

Михаил Иосифович Суржиков родился 6 сентября 1902 года в станице Темнолесская Шпаковского района Ставропольского края.

Военная служба

Довоенное время

В мае 1924 года был призван в ряды РККА и направлен в 11-ю кавалерийскую дивизию (Туркестанский фронт), где служил красноармейцем, отделенным командиром и старшиной. В составе 43-го кавалерийского полка этой же дивизии принимал участие в боевых действиях против басмачества, за что в 1928 года был награждён орденом Красного Знамени.

После окончания Татарско-Башкирской объединённой военной школы в августе 1931 года был назначен на должность командира взвода, а в мае 1934 года — на должность командира эскадрона 43-го кавалерийского полка (Приволжский военный округ).

В мае 1933 года был направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе, после окончания которой в сентябре 1937 года был назначен на должность начальника 1-й части штаба 7-й кавалерийской дивизии (Белорусский военный округ), а с ноября 1937 по март 1938 года временно исполнял должность начальника штаба этой же дивизии. В сентябре 1938 года был назначен на должность начальника штаба 11-й кавалерийской дивизии этого же округа.

В октябре 1940 года был направлен на учёбу на оперативный факультет Военно-воздушной академии РККА, после окончания которого в мае 1941 года был направлен на должность начальника штаба формирующегося 5-го воздушно-десантного корпуса (Прибалтийский военный округ).

Великая Отечественная война

С началом войны Суржиков находился на прежней должности. Во время приграничного сражения с 26 июня по 3 июля корпус в составе оперативной группы генерал-лейтенанта С. Д. Акимова вёл тяжёлые оборонительные боевые действия против 4-й танковой группы противника в районе Двинска, а затем отступал на псковском и далее холмском направлениях. Являясь начальником гарнизона Двинска, Суржиков остановил отступление стрелковых частей, после чего сформировал из них подразделения и организовал оборону города. Во время боя был трижды ранен.

В августе был освобождён от занимаемой должности, после чего находился в распоряжении Главного управления кадров НКО СССР и в сентябре был назначен на должность командира 11-й кавалерийской дивизии, находившейся на формировании в Московском военном округе и входившей до марта 1942 года в состав Московской зоны обороны. В апреле дивизия была включена в состав 7-го кавалерийского корпуса, после чего заняла оборону на на восточном берегу реки Ока в районе города Белёв.

С 12 по 29 декабря полковник Михаил Иосифович Суржиков временно командовал 7-м кавалерийским корпусом, который занимался оборудованием оборонительного рубежа в районе населенных пунктов Артищево, Языково и Прудки.

В январе 1943 года был назначен на должность командира 7-й кавалерийской дивизии, которая принимала участие в боевых действиях во время Острогожско-Россошанской наступательной операции, а также в освобождении города Валуйки. За умелое командование дивизией в этих боях Суржиков был награждён орденом Суворова 2 степени.

В феврале был назначен на должность командира 8-й гвардейской кавалерийской дивизии, после чего принимал участие в боевых действиях в ходе Спас-Деменской наступательной операции.

Генерал-майор Михаил Иосифович Суржиков 19 августа 1943 года погиб в бою на Воронежском фронте.

Награды

• Орден Красного Знамени;
• Орден Суворова 2 степени;
• Юбилейная медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

Память

Одна из самых оживленных магистралей города Валуйки (Белгородская область) носит имя М. И. Суржикова

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 86—87. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Суржиков, Михаил Иосифович

«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?