Тенишевское училище

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тéнишевское училище
Основана

1898 год

Директор

А. Я. Острогорский, Г. Ф. Линсцер

Тип

коммерческое училище

Адрес

Санкт-Петербург, Моховая ул., 33-35

Тéнишевское училище — дореволюционное среднее учебное заведение Санкт-Петербурга.





История

Училище было организовано на основе домашней школы В. В. Струве в 1898 году князем В. Н. Тенишевым как 3-классная общеобразовательная средняя школа, в 1900 году приобрело статус коммерческого училища.

Первоначально училище размещалось в жилом доме на Загородном проспекте, а с 1900 года — в построенном для него, на выделенные Тенишевым средства, здании на Моховой улице (дома 33—35).

Обучение длилось 8 лет (семь общих и один специальный класс) и давало выпускникам права окончивших реальное училище. Общий курс был шире, чем в других учебных заведениях. В числе специальных предметов изучались счетоводство, коммерческая арифметика и корреспонденция, товароведение, экономическая география. Но основное внимание уделялось естественнонаучным предметам, которые преподавались в течение всех 8 лет обучения, преимущественно в лабораторных условиях. Велись практические занятия по физике, химии, географии и другим предметам, широко применялся метод образовательных экскурсий. При училище имелись оранжерея и обсерватория. Однако в училище не преподавался латинский язык и его выпускникам, собиравшимся в университет, приходилось самостоятельно его изучать и сдавать экзамен в городском учебном округе.

В Тенишевском училище была, через некоторое время после открытия, принята, по образцу высших учебных заведений, семестровая система: уче­ники стали переводиться в следующий класс не раз в году, а два, причём и сами классы получили название семестров. Таким обра­зом, у руководителей школы появилась возможность оставлять отстающих учеников не на целый год, а только на полгода.

Как отмечалось в «[dlib.rsl.ru/viewer/01003965362#?page=20 Отчете о состоянии коммерческого образования в России за 1903-4 учебный год в учебных заведениях ведомства М-ва финансов]»:

В младших классах все обучение основывается на классных работах (число учащихся в классе допускается не более 25); задавание на дом, применяемое в весьма небольшом количестве, преследует главным образом воспитательные цели… Воспитание в учащихся серьезного и сознательного отношения к занятиям значительно облегчается отсутствием в училище формальных стимулов учения: переводных экзаменов и оценки успехов отметками. Учащиеся переводятся из класса в класс по постановлению педагогического комитета… училище придает большое значение правильному физическому воспитанию… не меньшее значение Тенишевское училище полагает в нравственном воспитании учащихся… стремится всеми зависящими от него мерами к единению с семьей… допускает посещение родителями уроков и устраивает периодически родительские собрания, для совместного обсуждения различных вопросов, касающихся школьной жизни учащихся.

Учащиеся издавали журнал «Тенишевец», в 1914—1916 годах — литографированный журнал «Юная мысль» (8 номеров). В концерном зале училища устраивались концерты и спектакли, вечера «Современной поэзии и музыки»; проводились различные собрания и съезды[1].

Первый выпуск состоялся в 1905 году.

Училище было передано в ведение Народного комиссариата просвещения на основании декрета СНК от 5 июня 1918 года.

29 ноября 1921 года помещение в здании училища на Моховой улице было передано Театру юных зрителей[2]. Ныне здесь располагается Учебный театр «На Моховой» Санкт-Петербургской государственной Академии театрального искусства.

Известные преподаватели

См. также: Преподаватели Тенишевского училища

Политэкономию преподавал Василий Иванович Каспаров; математику — Мария Александровна Второва, Александр Борисович Сахаров и Николай Филиппович Сидоров; Закон Божий — Дмитрий Фёдорович Гидаспов и Яков Матвеевич Светлов; французский язык — Вильфред Армандович Лера; рисование — Дмитрий Карпович Педенко[3].

Известные выпускники

…В Тенишевском были хорошие мальчики. Из того же мяса, из той же кости, что дети на портретах Серова.

Мандельштам О. Шум времени

См. также: Выпускники Тенишевского училища

до 1917 года
после 1917 года

Напишите отзыв о статье "Тенишевское училище"

Примечания

  1. Знаменательный вечер состоялся 25 октября 1915 года: «Сергей Городецкий. Зачальное присловие. Ржаные лики. Алексей Ремизов. Слово. Сергей Есенин. Русь. Маковые побаски. Николай Клюев. Беседный наигрыш. Избяные песни. Александр Ширяевец. Сергей Клычков. Павел Радимов. Трерядница. Прочтет А. Бель-Конь-Любомирская. Рязанские и заонежские частушки, канавушки, валенки и страдания (под ливенку)».
  2. [dlib.rsl.ru/viewer/01005525580#?page=135 Театр юных зрителей.1922-1927: Опыт работы театра для детей и юношества.] — Л.:Academia, 1927. — С. 129.
  3. Обучение рисованию было в училище на высоком уровне; например, в заседании 11 декабря 1911 года в Орловском губернском земском собрании отиечалось, что Тенишевское училище выпускает хороших художников-преподавателей.

Литература

  • Справочная книжка Тенишевского училища. — Пг., 1915. — 248с.
  • Липкович Я. С. Слово о Тенишевском училище // Звезда. — 1992. — № 4. — С. 138—148.
  • Мец А. Г. Тенишевское училище. Взгляд на архив сквозь стекла «Шума времени» // Осип Мандельштам и его время. — С. 7—50.
  • Мандельштам О. [dlib.rsl.ru/viewer/01002457454#?page=117 Египетская марка.] — Л.: Прибой, 1928. — 187 с. — С. 114—121.
  • Жирмунский В. М. Начальная пора: Дневники. переписка. — М.: Новое литературное обозрение, 2013. — 400 с.
  • Крепс Е. М. О прожитом и пережитом. — М., 1989. — С. 10—13.

Ссылки

  • [encspb.ru/object/2804012258?lc=ru Тенишевское училище] в [www.encspb.ru «Энциклопедии Санкт-Петербурга»].

Отрывок, характеризующий Тенишевское училище

– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.