Теудеберт (герцог Баварии)

Теудеберт нем. Theudebert
герцог Баварии
716/718 — не позднее 725
Соправитель:	Теудебальд, Гримоальд II, Тассилон II
Предшественник:	Теодон II
Преемник:	Хугберт или Гримоальд II
Смерть:	не позднее 725
Род:	Агилольфинги
Отец:	Теодон II
Мать:	Фолхайд
Супруга:	Регинтруда
Дети:	сын: Хугберт

Теудеберт (Теодеберт; нем. Theudebert, англ. Theodebert; умер не позднее 725) — герцог Баварии (716/718 — не позднее 725) из династии Агилольфингов.

Биография

Соправитель Теодона II

Начало правления

Теудеберт был старшим сыном правителя Баварии Теодона II и его супруги Фолхайд. Ещё при жизни отца в 702 году Теудеберт, как старший из сыновей баварского герцога, получил в управление город Зальцбург и его окрестности. Здесь он то содействовал миссионеру Руперту в христианизации местного населения, основывая вместе с ним церковь Святого Петра в Зальцбурге и Ноннбергское аббатство, то конфликтовал со святым, и герцогу Теодону приходилось выступать посредником в их ссорах.

В 711 или 712 году тяжело заболевший Теодон II сделал Теудеберта своим соправителем. С этого времени до смерти отца резиденция Теудеберта, возможно, была перенесена в Регенсбург.

Поход в Италию

Герцог Теодон II участвовал в междоусобиях лангобардов, ведших спор за обладание престолом их королевства. Несмотря на то, что король лангобардов Ариперт II был его дальним родственником, герцог Баварии в 702 году предоставил убежище изгнанным из Италии герцогу Асти Анспранду и сыну того Лиутпранду. При дворе баварского герцога изгнанники провели девять лет. В 711 или 712 году Анспранд с помощью Теодона II собрал большое войско, с которым выступил в Италию. Тяжело болевший в то время герцог не смог лично возглавить своих воинов, поэтому во главе баварских отрядов он поставил Теудеберта, недавно назначенного им своим соправителем. Об итогах похода средневековые историки сообщают противоречивые подробности. Например, Павел Диакон в «Истории лангобардов» писал о поражении баваров в битве около Павии и их бегстве с поля боя. Однако этот же автор свидетельствовал о том, что Ариперт II утонул в реке Тичино, пытаясь бежать к своим союзникам франкам. Достоверно известно только то, что уже марте 712 года Анспранд взошёл на престол Лангобардского королевства.

Стремясь упрочить баваро-лангобардский союз, Теодон II выдал замуж за Лиутпранда, унаследовавшего королевский престол после скоропостижной смерти своего отца, Гунтруду. Одни источники называют её дочерью Теодона II, другие, на основании свидетельства Павла Диакона — его сына Теудеберта. Вероятно, налаживая тесные связи с правителями лангобардов, Агилольфинги намеревались с её помощью противостоять вмешательству франков в свои дела.

Герцог Баварии

Незадолго до 715 года Теодон II произвёл раздел своих владений между четырьмя сыновьями. Согласно воле отца, Теудеберт сохранил за собой Зальцбург и окрестные земли. Другие сыновья Теодона также были наделены владениями: Теудебальд получил земли вблизи Регенсбурга, Гримоальд II — вокруг Фрайзинга (об этом сообщается в житии святого Корбиниана), а Тассилон II — окрестности Пассау. Это же деление Баварского герцогства сохранилось и после того как Теодон II скончался. Это событие датируется периодом с 716 по 718 год включительно.

После смерти отца между сыновьями Теодона II начались междоусобия. Возможно, к этому времени относится свидетельство Павла Диакона о завоевании королём Лиутпрандом в начале правления «многих укреплённых городов бавар». Предполагается, что правитель лангобардов мог вмешаться в конфликт между своими баварскими родственниками, и, возможно, поддержать в нём Теудеберта. Точно неизвестно, были ли связаны с этим междоусобием кончины двух братьев Теудеберта, Теудебальда и Тассилона II. Они оба умерли около 719 года, после чего их владения были разделены между оставшимися сыновьями Теодона II, Теудебертом и Гримоальдом II.

О правлении герцога Теудеберта известно очень немного. Сохранилась хартия, в которой покровительствовавшие Ноннбергскому аббатству герцог и его жена Регинтруда предоставили обители в дар одно из своих владений. В «Житии Руперта» также упоминается о богатых пожертвованиях, переданных Теудебертом церкви Святого Петра в Зальцбурге.

Дата смерти Теудеберта неизвестна. По одним предположениям, он скончался вскоре после смерти Теудебальда и Тассилона II, по другим — несколько позднее, уже в первой половине 720-х годов. Владения Теудеберта унаследовал его сын Хугберт. Однако уже вскоре после получения им наследства своего отца, его дядя Гримоальд II изгнал своего племянника из Баварии. Хугберт бежал ко двору майордома Франкского государства Карла Мартелла. Благодаря франкам, в 725 году сын Теудеберта не только смог получить отцовские владения, но и власть над всем Баварским герцогством.

Семья

В ряде раннесредневековых документов супругой Теудеберта названа Регинтруда. Некоторые источники упоминают о ней как о дочери короля франков (или Дагоберта I, или Хильдеберта III). Однако происхождение Регинтруды из династии Меровингов маловероятно. Скорее всего, её отцом был граф дворца Гугоберт, а матерью — Ирмина д’Эран.

В то же время другие исследователи предполагают, что женой Теудеберта могла быть Фолхайд. Однако эта же Фолхайд упоминается как супруга герцога Теодона II в «Зальцбургской книге побратимов». Предполагается, что свидетельства той группы источников, в которых повествуется о браке Теудеберта и Регинтруды, являются более достоверными. Сыном Теудеберта был Хугберт.

Противоречивость свидетельств о браках Теудеберта и Теодона II позволяет современным историкам делать предположение о том, что в некоторых случаях, там, где в средневековом источнике упоминается имя герцога Теодона, может иметься ввиду его сын Теудеберт. На основании этого в трудах некоторых исследователей Теудеберт наделяется именем Теодон III.

Литература

• Reiser R. [books.google.ru/books/about/Agilolf.html?id=MxsSAAAACAAJ&hl=ru Agilolf oder Die Herkunft der Bayern]. — München: Ehrenwirth, 1977. — 128 S. — ISBN 3-431-01894-7.
• Spindler M. [books.google.ru/books?id=msvCjyKrgo8C Handbuch der bayerischen Geschichte]. — München: C. H. Beck, 1981. — Bd. I: Das alte Bayern. Das Stammesherzogtum bis zum Ausgang des 12. Jahrhunderts. — 766 S. — ISBN 978-3-4060-7322-9.
• Störmer W. Adelsgruppen im Früh- und hochmittelalterlichen Bayern. Studien zur bayerischen Verfassungs- und Sozialgeschichte. — München: Kommission für bayerische Landesgeschichte, 1972. — Bd. IV.
• Störmer W. [books.google.ru/books?id=Hy_1lB2ZpWYC Die Baiuwaren. Von der Völkerwanderung bis Tassilo III]. — München: C. H. Beck, 2002. — 127 S. — ISBN 978-3-4064-7981-6.
• Wolfram H. [books.google.ru/books?id=TZdnAAAAMAAJ Österreichische Geschichte. Grenzen und Räume 378—907]. — Wien: Ueberreuter, 1995. — 503 S. — ISBN 978-3-8000-3532-8.

Отрывок, характеризующий Теудеберт (герцог Баварии)

– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.