Крэнстон, Толлер

Толлер Крэнстон

Персональные данные
Представляет	Канада
Дата рождения	20 апреля 1949(1949-04-20)
Место рождения	Гамильтон, Онтарио, Канада
Дата смерти	24 января 2015(2015-01-24) (65 лет)
Место смерти	Сан-Мигель-де-Альенде, Гуанахуато, Мексика
Тренер	Эллен Бурка
Награды
Спортивные достижения Лучшие результаты по системе ИСУ (на международных любительских соревнованиях) Сумма: не соревновался по новой судейской системе Карточка обновлялась последний раз: завершил выступления Олимпийские награды Фигурное катание (мужчины) Бронза Инсбрук 1976 Одиночное катание

То́ллер Крэ́нстон (англ. Toller Shalitoe Montague Cranston; 20 апреля 1949, Гамильтон, провинция Онтарио — 24 января 2015, Сан-Мигель-де-Альенде) — канадский фигурист, бронзовый призёр Олимпийских игр 1976 года, бронзовый призёр чемпионата мира 1974 года, серебряный призёр Чемпионата Северной Америки 1971 года, шестикратный чемпион Канады (1971—1976 годов) в мужском одиночном катании.

Биография

С детства мечтал о карьере танцора, с сестрой посещал балетный класс. В 7 лет начал заниматься фигурным катанием. На чемпионате Канады в 1968 познакомился с Эллен Бурка (Ellen Burka), которая стала его постоянным тренером. К 1970 окончил школу изящных искусств в Монреале, став профессиональным художником. В том же году дебютировал на чемпионате мира. В 1971 впервые выиграл чемпионат Канады (затем побеждал все годы по 1976-й). В 1972 на чемпионате мира выигрывает произвольную программу, получив одну оценку 6,0. На чемпионате мира 1974 вновь выиграл произвольную программу (судьи выставили две оценки 6,0 за артистизм), впервые представил свой показательный номер «Паяцы» на муз. Р.Леонкавалло, ставший его визитной карточкой. В январе 1975 выступил с этим номером в качестве гостя на турнире на призы газеты «Московские новости», это легендарное выступление (единственная сохранившаяся в мире видеозапись) вызвало огромный интерес советских зрителей. На Олимпиаде-76 был седьмым в «школе», выиграл короткую программу, но уступил Дж. Карри произвольную (исполнив тройной сальхов и тройной риттбергер, ошибся на тройном тулупе), оказавшись в итоге третьим.

Затем Крэнстон перешел в профессионалы, стал комментатором CBS, хореографом для ряда известных фигуристов. В 1997 завершил карьеру в фигурном катании Прощальным балом, переехал в Мексику и занимается только рисованием. В 1997 написал с М. Л. Кимбэлл автобиографичную книгу «Zero Tollerance», описав свою гомосексуальную связь с олимпийским чемпионом О.Непелой.

Крэнстон оказал огромное, решающее влияние на развитие мужского фигурного катания выведя на новый, высокий уровень художественную, артистическую его составляющую. Отличался изысканным стилем, непревзойденной пластикой, удивительной красотой линий, утонченной музыкальностью, ввел в фигурное катание некоторые оригинальные элементы, снискав любовь зрителей во всем мире (в том числе в СССР). Владел тремя тройными прыжками (риттбергером, сальховом и тулупом, в которых вращение шло по часовой стрелке), вращался в обе стороны. На чемпионатах мирового уровня поднимался не выше второй ступени пьедестала. Основной причиной, мешавшей Крэнстону выигрывать, было слабое исполнение обязательных фигур.

Имя Крэнстона вписано в Канадский Олимпийский Зал Славы (Canadian Olympic Hall of Fame, 1976), Зал славы канадского фигурного катания (Canadian Figure Skating Hall of Fame, 1997), он награждён Орденом Канады (1977). В 2004 году включён в Зал Славы мирового фигурного катания.

Проживал в городе Сан-Мигель-де-Альенде (Мексика). 24 января 2015 года тело бывшего спортсмена было обнаружено в его доме.

Спортивные достижения

Соревнования/Сезоны	1962-63	1963-64	1967-68	1968-69	1969-70	1970-71	1971-72	1972-73	1973-74	1974-75	1975-76
Зимние Олимпиады							9				3
Чемпионаты мира					13	11	5	5	3	4	4
Чемпионаты Северной Америки				6		2
Чемпионаты Канады	3 Юн.	1 Юн.	4	3	2	1	1	1	1	1	1
Skate Canada International									1		1
St. Gervais					3

См. также

• Фигурное катание на зимних Олимпийских играх 1972 — одиночное катание (мужчины)

Отрывок, характеризующий Крэнстон, Толлер

– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.
И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.