Транспорт в Иерусалиме

Иерусалим обслуживается высокоразвитой междугородней коммуникационной инфраструктурой и развивающейся внутри-городской сетью, что делает его ведущим логистическим узлом Израиля. Автобусные маршруты Эгед и Израильские железные дороги соединяют Иерусалим с большей частью остальной территории страны; внутри города действуют автобусные линии, часть из которых работает ночью.

Начиная с вечера пятницы и заканчивая вечером субботы, городской и междугородний транспорт в еврейской части Иерусалима (зелёные автобусы компании Egged и трамваи) не функционирует (по соображениям соблюдения традиций Шаббата). Арабская автобусная станция у Дамасских (Шхемских) ворот Старого города и отходящие от неё маршруты в Восточный Иерусалим, в города Палестинской Автономии и к иорданской границе (белые автобусы) действуют постоянно, но в ночное время движение этих автобусов не осуществляется.

Автодороги

Внутри города транспортировка в основном осуществляется посредством автодорог. Дорога Атарот-Талпиот (шоссе 60) является главным маршрутом, пересекающим центр города возле Зелёной линии между Восточным и Западным Иерусалимом. Крупной западной внутри-городской магистралью Иерусалима является шоссе Бегина. Оно тянется с севера на юг от Атарота до Манахата (Малха), и сейчас прокладывается далее, чтобы дальше к югу соединиться с шоссе 60 до Гуш-Эцион. В северный конец шоссе вливается шоссе 443 из Тель-Авива и Модиин-Маккабим-Реут. Бульвар Герцля (шоссе 386) начинается у северного въезда в город и тянется на юг через гору Герцля и мемориал Катастрофы Яд ва-Шем. Затем он сливается с дополнительными дорогами, ведущими в юго-западные кварталы. Бульвар (трасса) Голомб – Херцог - Бен-Цви также соединяет южные кварталы с центром города.

Проходящая на восток через центр города, Яффская дорога соединяет Яффские ворота Старого города, а также центрально-восточные кварталы, с северо-западным въездом в город по шоссе 1. Шоссе 1 огибает центр города с севера в виде бульвара Йигаэль Ядин, и связывает Маале-Адумим с шоссе Бегина возле Рамота.

Продолжается строительство на некоторых участках 35-километровой кольцевой дороги вокруг города, которая будет способствовать более быстрому сообщению между пригородами. Концепция восточной половины проекта была сформирована десятилетия назад, но реакция на предполагаемое шоссе по-прежнему неоднозначная.

Автобусное сообщение

В основном город обслуживается Автобусным кооперативом Эгед, который является второй по размерам автобусной компанией в мире - хотя, по данным на 2009 г., ещё несколько компаний также обеспечивают растущее количество автобусных маршрутов в город и из города. Две совместные автобусные линии Эгед - Дан обслуживают маршрут Бней-Брак-Иерусалим, в то время как Superbus обслуживает маршруты между Иерусалимом, Модиин-Илит и Модиин-Маккабим-Реут. Операционной базой всех этих компаний является междугородный иерусалимский Центральный автовокзал, расположенный на Яффской дороге - самый загруженный автовокзал в Израиле. По данным на декабрь 2008 г., Superbus также обеспечивает все автобусные маршруты в Иерусалимском коридоре, между Иерусалимом и Бейт-Шемеш. Компания Илит обеспечивает автобусные линии в Бейтар-Илит, Veolia обслуживает Модиин-Маккабим-Реут.

Городскими автобусами в еврейских частях города оперирует Эггед, в ведении которого около 100 автобусных маршрутов по всему городу и его пригородам. Арабские кварталы города, равно как маршруты между Иерусалимом и палестинскими городами на Западном берегу и арабскими городами Израиля, обслуживаются автобусами, находящимися в арабском управлении. Эта система базируется на Восточно-иерусалимском центральном автовокзале, - транспортным узле, расположенном на улице Султана Сулеймана, - хотя автобусы отправляются также от Дамасских ворот Старого города. Эгед и палестинская сеть городских автобусов почти полностью отделены друг от друга. Есть лишь несколько автобусных остановок, которые обслуживаются обеими компаниями. При этом арабские жители Иерусалима часто пользуются автобусами Эгеда, однако еврейские жители редко пользуются арабскими автобусами – отчасти потому, что, в то время как арабы, на самом деле, регулярно посещают израильский центр города, евреи нечасто приезжают в арабские части города.

В сотрудничестве с City Tour и иерусалимским муниципалитетом, Эгед предоставляет «Автобус 99» – специальный туристический маршрут, по которому ходит двухэтажный открытый экскурсионный автобус, проходящий через все центральные туристические достопримечательности Иерусалима. Используя один билет на весь день, пассажир может сойти с автобуса на любой из 27 остановок, в любой момент, на протяжении рабочего времени маршрута. Полный тур длится около двух часов. По всему автобусу транслируется запись пояснений, доступная на восьми языках.

Железнодорожное сообщение

В 1892 году в Иерусалим была проведена железнодорожная линия, связавшая его с Яффой. Был открыт главный вокзал города. Линия была закрыта в 1998 году из-за ухудшающегося состояния, и в течение семи лет Иерусалим оставался без железнодорожного сообщения.

9 апреля 2005 года участок линии между Иерусалимом и Бейт-Шемешем был открыт вновь. В настоящее время Израильские железные дороги осуществляют железнодорожное обслуживание из Тель-Авива через Бейт-Шемеш до южного Иерусалима, с двумя остановками: Иерусалим-Малха и Библейский зоопарк. Поезд идет из столицы Израиля в Тель-Авив 84 минуты.

В 2018 году планируется открытие новой железнодорожной скоростной ветки, строительство которой уже начато, включая прокладку тоннелей. Скоростная линия протянется от Тель-Авива до Иерусалима через аэропорт Бен-Гурион. Её конечной станцией будет новый подземный вокзал Международный конференц-центр (Биньянеи ХаУма) на глубине 80 м., расположенный между Международным конференц-центром и Центральным автовокзалом; в конечном счёте её планируется протянуть до станции Малха. Благодаря высокой скорости, дорога от Тель-Авива должна занимать всего 25 минут. Часть дороги между Тель-Авивом и городом Модиин уже функционирует.

Скоростной трамвай

Первая линия иерусалимской скоростной трамвайной сети была завершена в 2010 г., с возведением Струнного моста Сантьяго Калатравы через Яффскую дорогу; скоростной трамвай начал действовать в августе 2011 г. Первый маршрут проходит от Писгат Зе'эв на севере через Старый город и городской центр до горы Герцля на юге, и имеет 23 остановки. В Иерусалиме никогда не существовало предшествующей трамвайной сети первого поколения (что необычно для города с населением свыше 700 000 человек).

Аэропорты

Местным иерусалимским аэропортом был Атарот, однако из-за угроз безопасности, возникших в связи с интифадой Аль-Аксы, в 2000 г. он был закрыт для гражданских перевозок, а в 2001 г. взят под контроль ЦАХАЛом. Ближайшим к Иерусалиму международным аэропортом является аэропорт Бен-Гурион, в 40 км к северо-западу от Иерусалима, по дороге в Тель-Авив. Аэропорт Бен-Гурион служит основным международным воздушно-транспортным узлом для как Иерусалима, так и Тель-Авива.

Отрывок, характеризующий Транспорт в Иерусалиме

«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.