Успенский, Николай Дмитриевич

Николай Успенский
Дата рождения:	3 (15) января 1900(1900-01-15)
Место рождения:	погост Поля, Демянский уезд, Новгородская губерния, Российская империя
Дата смерти:	23 июля 1987(1987-07-23) (87 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Страна:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Научная сфера:	церковная история, гимнография
Место работы:	Ленинградская духовная академия; Ленинградская консерватория
Учёная степень:	кандидат искусствоведения магистр богословия доктор церковной истории
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Ленинградская консерватория
Награды и премии:

Никола́й Дми́триевич Успе́нский (3 [15] января 1900, погост Поля, Демянский уезд, Новгородская губерния — 23 июля 1987, Ленинград) — российский специалист в области церковной истории, исторической и систематической литургики, древнерусского церковно-певческого искусства, восточно-христианской гимнографии, выдающийся литургист и музыковед; преподаватель Ленинградской консерватории, профессор Ленинградской духовной академии.

Детство и образование

Родился в семье священника Новгородской епархии. Учился в Новгородской духовной семинарии, служил в Красной армии.

Учился в Петроградском Богословском институте (закрыт в 1925 году), окончил Высшие богословские курсы в Ленинграде (1925) со степенью кандидата богословия (тема кандидатской работы: «Происхождение чина агрипнии, или всенощного бдения, и его составные части»). Был профессорским стипендиатом, секретарём (1927—1928) Высших богословских курсов.

Окончил хоровой техникум при Государственной академической капелле (1931), Ленинградскую государственную консерваторию (1937). Кандидат искусствоведения (1946; тема диссертации: «Лады русского Севера»). Магистр богословия (1949; тема диссертации: «Чин Всенощного бдения в Греческой и Русской церквях»). Доктор церковной истории (1957; тема диссертации: «История богослужебного пения Русской церкви (до середины XVII в.)»).

Педагог

В конце 1920-х годов служил регентом Свято-Троицкого Измайловского, затем Князь-Владимирского соборов Ленинграда.

Был помощником директора Государственных курсов музыкального образования имени Н. А. Римского-Корсакова. В 1939 и в 1949-1954 — преподаватель полифонии Ленинградской государственной консерватории. В 1939—1942 — директор Музыкального педагогического училища, в 1942—1943 преподавал в детской музыкальной школе. Остался в блокадном Ленинграде, в декабре 1941 был тяжело контужен, получил инвалидность второй группы.

В 1942—1946 служил регентом Николо-Богоявленского кафедрального собора. С 1945 — преподаватель церковного устава Ленинградских богословско-пастырских курсов. С 1946 — доцент, с 1947 — профессор Ленинградской духовной академии по кафедре литургики. Был заведующим кафедрой литургики Ленинградской духовной академии, руководителем регентского класса при Ленинградских духовных школах.

Был вынужден покинуть работу в консерватории в 1954, когда от него потребовали отказаться от преподавания в духовной академии. Кроме того, его докторская диссертация первоначально была представлена в консерваторию, там подвергнута критике (как страдающая «крупными методологическими недостатками») и лишь затем успешно защищена в академии. В 1967 получил приглашение прочесть курс лекций по истории и теории древнерусского церковного пения в Ленинградской консерватории, но не завершил его, так как от него вновь потребовали ухода из академии, на что он согласиться не мог.

Почётный член Московской духовной академии, заслуженный профессор Ленинградской духовной академии. Почётный доктор богословия ряда высших учебных заведений (Фессалоникийского университета имени Аристотеля, Свято-Владимирской духовной семинарии в Нью-Йорке, Богословского факультета Сербской православной церкви).

Награды

Церковные награды

Кавалер орденов Русской Православной Церкви:

• святого равноапостольного великого князя Владимира II (1963) и III (1961) степеней
• преподобного Сергия Радонежского I и II степеней

Кавалер орденов иных Православных Церквей:

• ордена офицера Святого Гроба (Иерусалимского Патриархата)
• ордена свв. Первоверховных Апостолов Петра и Павла (Антиохийского Патриархата)
• ордена св. Апостола Андрея Первозванного (Константинопольского Патриархата)
• ордена Румынского Патриарха II степени
• ордена равноапостольной Марии Магдалины (Польской Православной Церкви)

Государственные награды

Кавалер ордена Отечественной войны I степени.

Труды

• [www.odinblago.ru/liturgika/otpust/ Богослужебные отпусты]
• [odinblago.ru/liturgika/holy_fire/ К истории обряда святого огня, совершаемого в Великую Субботу в Иерусалиме]
• [odinblago.ru/liturgika/o_sluzenii_dvuh_lit/ О служении двух Литургий]
• [www.odinblago.ru/uspensky_zapadn_obrad К вопросу «о православной литургии западного обряда»] // Журнал Московской Патриархии. — 1954. — 8. — 33-45, 9. — 57-65.
• [odinblago.ru/uspenskiy_chetired Святая Четыредесятница] // Журнал Московской Патриархии. — 1945. — 3. — 33-38.
• [odinblago.ru/vozdvijenie_kresta Чин воздвижения креста (Историко-литургический очерк)] // Журнал Московской Патриархии. — 1954. — 9. — 49-57.
• [www.odinblago.ru/pm_10/ Православная вечерня] // Богословские труды. — 1960. — 1. — 7-52.
• Древнерусское певческое искусство. — М., 1965.
• Образцы древнерусского певческого искусства. — Л., 1968.
• Основы методики обучения исполнительскому мастерству в древнерусском певческом искусстве // Мастерство музыканта-исполнителя. — М., 1972. — Вып. 2.
• Лады русского Севера. — М., 1973.
• [www.seminaria.ru/divworks/uspen_vsen.htm Чин Всенощного бдения на православном Востоке и в Русской Церкви.] — М., 2003.
• [odinblago.ru/liturgika/svyatootech_uchenie_evh/ Святоотеческое учение о евхаристии и возникновение конфессиональных расхождений.] — СПб., 2004.
• Православная литургия: историко-литургические исследования. Праздники, тексты, устав. — М., 2007.

Ссылки

• [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?5_1976 Биография]
• [www.krotov.info/libr_min/u/uspen_n.html Биография]
• Успенский Н. Д. [www.golubinski.ru/ecclesia/ogon.htm#_ftnref17 К истории обряда святого огня, совершаемого в Великую Субботу в Иерусалиме. Актовая речь, произнесенная 9 октября 1949 г.]

Отрывок, характеризующий Успенский, Николай Дмитриевич

– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.