Филадельфион

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Филадельфион (Филадельфейон, Филадельфий; греч. Φιλαδέλφιον) — одна из важнейших городских площадей Константинополя византийской эпохи (ныне Стамбул). Через неё ежегодно проходили императорские церемониальные процессии. Здесь находился Капитолий, в своё время служивший высшим учебным заведением, а фасад одного из зданий украшала знаменитая скульптура «Четыре тетрарха».





История и описание

Площадь (не форум) Филадельфион находилась на главной улице города Месе, и, как утверждают, именно здесь дорога расходилась в две стороны — главная магистраль шла на запад, к Золотым воротам; другая часть Месы шла на северо-запад к Адрианопольским воротам[1]. Однако, по другим данным, развилка находилась чуть восточнее — на форуме Феодосия[2]. Здесь нужно учитывать то, что на протяжении своей истории Константинополь неоднократно перестраивался, и поэтому план города часто менялся[3]. На площади находилось здание Капитолия, построенное ещё при Константине Великом (пр. 306—337), где до конца IV века сохранялись языческие храмы и святилища различных богов. В 425 году Капитолий был преобразован в академию высшего образования[4]. Здесь преподавались риторика, греческая и латинская грамматика, философия и право; учительский состав включал около 27 преподавателей[1]. Харчевни, расположенные в близлежащих экседрах (нишах), были закрыты. С этого момента Капитолий очень мало где упоминается. Вероятно, впоследствии он пришёл в упадок и простоял в руинах в течение большей части существования Византии[4].

Перед входом на площадь (с восточной стороны) стояла 14-метровая порфировая колонна, сооружённая в 393 году императором Феодосием (пр. 379—395). При нём на колонну была нанесена латинская надпись, а в конце V века по приказанию евнуха Муселия она была дополнена надписью на греческом[1]. Колонну увенчивал крест, который упал вниз во время грозы 407 года[4]. Обломки некогда разрушенной колонны были найдены в 1930-х годах недалеко от мечети Лалели[4]. Сегодня они находятся в разных местах: один стоит во дворе собора Святой Софии, другой (4 м) — во дворе Стамбульского археологического музея, а вершина колонны была использована при строительстве павильона во дворце Топкапы[1].

Портик перед главным входом на площадь покоился на огромных колоннах из порфира, чьё точное количество неизвестно. Возможно, некоторые из них изначально были частью дворца императора Диоклетиана (пр. 284—305) в Никомедии[4].

Сверху на двух колоннах у входа находилась пара порфировых статуй[комм. 1], изображавших мужчин сурового вида, сжимающих двух друга в объятиях, — «Четыре тетрарха»[4]. Кто именно на них изображён, до сих пор не ясно: это могут быть императоры-соправители периода тетрархии или же наследники Константина Великого. Последняя версия дала название самой площади — Филадельфион («Братолюбие»)[1]. Во время Четвёртого крестового похода в 1204 году статуя тетрархов была отодрана от колонн, увезена в Венецию и вмонтирована в фасад собора Святого Марка. В спешке венецианцы откололи от статуи правую ступню одного из тетрархов; этот осколок был найден при раскопках возле дворца Мирелейон в 1960-х годах[5] и сейчас находится в Археологическом музее Стамбула[1].

Русские паломники, посещавшие византийский Константинополь, упоминали также о других двух статуях, также из порфира. Они изображали двух сидящих на тронах мужчин, вероятно, императора Константина и его отца Констанция Хлора. Крестоносцы попытались забрать скульптуры с собой, но лишь повредили их и бросили[4].

Площадь оставалась целой вплоть до VIII века. Возможно, она пострадала при землетрясении 740 года.

См. также

Напишите отзыв о статье "Филадельфион"

Комментарии

  1. По другой версии, скульптуры служили консолями находившийся у входа колонны.

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Иванов С. А., 2011, с. 270—271
  2. Петросян и Юсупов, 1977, с. 43—45
  3. Necipoglu, 2001, с. 31
  4. 1 2 3 4 5 6 7 [www.byzantium1200.com/capitolium.html CAPITOLIUM and PHILADELPHION] (англ.)
  5. Striker, 1981, с. 29

Литература

  • Петросян Ю. А., Юсупов А. Р. Город на двух континентах. — М.: Наука. Гл. ред. вост. лит, 1977.
  • Иванов С. А. В поисках Константинополя. Путеводитель по византийскому Стамбулу и окрестностям. — М.: Вокруг света, 2011. — ISBN 978-5-98652-382-8
  • Necipoglu Nevra Byzantine Constantinople: Monuments, Topography and Everyday Life. — Лейден: Koninklijke, 2001.  (англ.)
  • Striker Cecil L. The Myrelaion (Bodrum Camii) in Istanbul. — Принстон (Нью-Джерси): Princeton University Press, 1981.

Ссылки

Координаты: 41°00′50″ с. ш. 28°57′24″ в. д. / 41.0140861° с. ш. 28.9568917° в. д. / 41.0140861; 28.9568917 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.0140861&mlon=28.9568917&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Филадельфион

– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.