Фрики

Фрик (англ. Freak) — человек, отличающийся ярким, необычным, экстравагантным внешним видом и вызывающим (зачастую эпатажным) поведением, а также обладающий неординарным мировоззрением, которое является результатом отказа от социальных стереотипов. Фрики выделяются в отдельную молодёжную субкультуру. Чаще всего это подростки. Также фриками часто бывают люди творческих профессий — музыканты, художники, поэты, фотографы, писатели и т. д.

История

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Данное значение появилось у слова в 80-90-е годы, в контексте возникновения так называемой «фрик-субкультуры», «фрик-сцены» (англ. freak scene), объединившей политизированных пост-хиппи-пацифистов и далеких от политики любителей рок- и психоделической музыки. В этом смысле слово «фрик» может быть использовано и как оскорбление, и как похвала, в том числе и по отношению говорящего к самому себе. Также оно означает сильную привязанность, одержимость каким-либо определённым видом деятельности, например: «Он фанат чистоты» («He’s such a neat-freak», англ.) или «Ты одержим пением» («You’re a singing freak», англ.). Помимо этого «фриком» (freaky, англ., прилагательное, или freak, англ., существительное) могут называть человека, имевшего большое количество половых связей. В порнографии «фриками» называют особенно одержимых сексом индивидуумов, а также тех, для кого секс является смыслом всей жизни.

В прошлом слово «фрик» относилось к физически неполноценным, имеющим редкие экзотические заболевания или отличающимся необычным внешним видом людям, к таким, как участники «шоу уродцев» (sideshow, англ.): человек-скелет, человек-тату и т. п. В этом значении слово почти не используется и употребляется лишь в виде оскорбления или жаргонизма, в среде самих участников «шоу уродцев» (sideshow, англ.). В основном название «фрик» произошло от запрещённого фильма «Уродцы» режиссёра Тода Броунинга (1932).

В этом смысле «фриком» можно назвать того, кто не подпадает под типовые стандарты отклонений. К примеру, человек небольшого роста не будет классифицироваться как «фрик», если только его рост не ниже — 3 SDS (коэффициент стандартного отклонения); то же правило действует и для людей очень высокого роста. Такие «фрики» могут быть разделены на две группы: люди, родившиеся «фриками», и люди, ставшие «фриками» в процессе своего развития. Причиной появления «фриков» первой группы чаще всего являются генетические отклонения, в то же время «фриком» из второй группы является обычный человек, у которого, по его собственной воле или в силу стечения обстоятельств, произошли изменения во внешнем виде (например, вследствие вживления имплантатов).

По прежнему, слово «фрик» используют для определения генетических мутаций у растений или животных. В английском языке слово «фрик» также употребляется в качестве глагола или прилагательного, например, для описания приступов паники или неконтролируемого поведения вследствие употребления некоторых видов наркотических веществ (freaking, freaking out) или в качестве замены одного нецензурного слова другим (Oh my freaking God!).

«Фрик», помимо прочего, является и фамилией, французского или шотландского происхождения. Одним из её носителей был Риис Фрик (Reece Freak), известный промышленник и филантроп из Аделаиды, Южная Австралия.

Ранее существовало множество теорий относительно природных отклонений, не имеющих под собой реального научного объяснения. Одним из распространённых в 19 веке суеверий было убеждение, что напугавшее беременную женщину животное или человек могут передать плоду те или иные свои качества или свойства (широко распространённая теория относительно врождённых черт характера, имеет, по сути, ту же основу).

С античных времен в некоторых религиях рождение ребёнка с отклонениями от общепринятых норм связывалось с астрологией. Жители Галиции полагают, что результатом последних солнечных затмений явилось возросшее количество детей с различными мутациями. В восточных религиях существует убеждение, что на возникновение отклонений влияет карма. Согласно другим вероучениям, причиной является воля Бога.

Разновидности фриков

Фрэнк Заппа и субкультура фриков

В 1960-е годы, особенно во времена расцвета субкультуры хиппи на западном побережье, многие подростки и молодые люди в США, разочарованные суровыми реалиями послевоенной жизни стали называть себя, не без помощи контркультуральных и новых левых движений, «фриками». Американский музыкант и композитор Фрэнк Заппа и его рок-группа The Mothers of Invention стали центральными фигурами музыкальной фрик-сцены, как в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, так и в Нью-Йорке, где с 1967 года группа играла на сцене Garrick Theatre.

«На персональном уровне, — писал Заппа, — процесс превращения во фрика  — это процесс, при котором индивид отбрасывает устаревшие и сдерживающие способы мыслить, одеваться и вести себя для того, чтобы выразить ТВОРЧЕСКИ своё отношение к окружающей его среде и к социальной системе в целом».

Фрики, по мнению Заппы, были далеки от противопоставления правых и левых, доминирующей культуры и контркультуры, консерваторов и хиппи, предпочитая эстетику, свободную от моды или политических догм. Это позволило Заппе и The Mothers of Invention расширить понятие «фрик», до этого употреблявшегося в контексте или являвшегося синонимом выражениям «ошибка природы» и «шоу уродцев». «Бородатые, грубые, грязные и лишённые всяческих приличий, они были… фриками. Это было их предназначением. Они были частью все той же продолжавшейся целую вечность игры, epater le bourgeoisie (рус. эпатировать буржуазию), но на сей раз это были не дадаисты или экзистенциалисты или битники, это были фрики».

На концертах The Mothers of Invention зрители следовали его призыву «freak out!» (такое же название носил и первый альбом группы) и свободно выражали свои эмоции, при помощи танцев или спонтанных криков, а участники группы, в свою очередь, поливали публику взбитыми сливками. Такое концертное поведение было взято на вооружение многими другими музыкальными коллективами, появившимися спустя десятилетия после группы Фрэнка Заппы.

Фрики с их воинствующей антисоциальной позицией стали предметом критики, звучащей не только от представителей традиционной культуры, но и из уст представителей других субкультурных течений, в том числе за их «теоретически грамотные, но в то же время тщетные попытки противостоять «лже-цивилизации». Джон Леннон пел о том, как «фрики по телефону не дают мне покоя» (англ. Freaks on the phone won't leave me alone) и о том, что ему «надоели все эти агрессивные хиппи или как они там себя называют, новое поколение… претендующие на мое внимание, как будто я им что-то должен…». Боб Дилан также страдал от дилан-фриков, «пытающихся заставить его жить и вести себя так, как он должен жить и вести себя по их представлениям». В ответ на фразы о том, что он «должен отдавать себе отчёт в своих обязанностях как кумира миллионов — ты ведь ДИЛАН, парень, ты предмет поклонения для твоих фанатов, ты ДИЛАН, ДИЛАН, ДИЛАН», Дилан отвечал: «Не я Дилан, а ты».

К субкультуре фриков также может быть отнесено и движение «Filthy Speech Movement», одним из лидеров которого был Джерри Рубин.

«Искусственные фрики» (англ. Made freaks)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Слово «фрик» часто употребляется по отношению к людям, осознанно изменяющим собственную внешность при помощи различных приёмов. Это может быть как правдой, так и частью жизненного стиля, как мы видим на примере рок-звезды Мэрилина Мэнсона (Marilyn Manson) или группы Murderdolls, реакцией на обезображивание тела в результате несчастного случая, попыткой остаться молодым или симптомом телесного дисморфофобического расстройства (дисморфофобия). Существует несколько разновидностей «искусственных фриков» (made freaks, англ.), они могут существовать как отдельно, так и вместе друг с другом: тату-фрики, пирсинг-фрики и т. п.

Татуировки

Произошедшие от полинезийского слова «тату» (или «татаи», рисунок) и возникшие на основе японской традиционной техники «ирезуми», татуировки стали чрезвычайно популярны среди моряков, а позже среди байкеров и всех остальных желающих иметь несмываемые рисованные изображения на своём теле. Современных «фриков» часто представляют с татуировками по всему телу.

Причёски в стиле «панк»

Разноцветные волосы, причёски-ирокезы, дреды по-прежнему ассоциируются с панками, несмотря на то, что возникли они задолго до появления в 70-х годах первых панк-коллективов. Так, в фильме 1961 г. «Повстанец» (The Rebel, в американском прокате Call Me Genius, «Меня зовут гений») с Тони Хэнкоком (Tony Hancock) в главной роли можно увидеть парижских артистов с синими, зелеными или малиновыми волосами и в чёрных одеждах, пародирующих эпатажные выходки сюрреалистов. В журналах и газетах 1950-х годов можно увидеть тогдашнюю звезду рок-н-ролла Ви Вилли Харриса (Wee Willie Harris) с волосами розового цвета. В начале 60-х годов британский актёр Питер Селлерс (Peter Sellers) исполнил в одной из своих комедий песню «Мне так стыдно» (I’m So Ashamed) про рок-звезду, красившую «волосы в кричащий зелёный цвет».

Пирсинг

Пирсингу, существующему с античных времён, часто приписывали мистическое значение. В наши дни пирсинг является одним из способов украшения человеческого тела, частью молодёжной моды (в частности, пирсинг лица — ушей и губ, множественный пирсинг).

Косметическая хирургия

В результате косметических операций внешность человека может быть изменена самым радикальным образом.

Научные фрики

В современном языке за представителями псевдонауки закрепилось название «фрики» или «научные фрики» (от англ. science freak).

См. также

• Акцентуация
• Control freak

Отрывок, характеризующий Фрики

У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.