Маньи, Фьоренцо

Фьоренцо Маньи
Общая информация
Прозвище	Лев Фландрии
Дата рождения	7 декабря 1920(1920-12-07)
Место рождения	Ваяно, Королевство Италия
Дата смерти	19 октября 2012(2012-10-19) (91 год)
Место смерти	Монца, Ломбардия, Италия
Гражданство	Италия Италия
Информация о гонщике
Профессиональные команды
1940—1943 1944 1945 1947—1948 1949—1950 1951—1953 1954—1956	Bianchi Pedale Monzese Ricci Viscontea Wilier Triestina Ganna Nivea-Fuchs
Главные победы
Джиро д’Италия (1948, 1951, 1955) Тур Фландрии (1949, 1950, 1951)

Фьоренцо Маньи (итал. Fiorenzo Magni; 7 декабря 1920, Ваяно — 19 октября 2012, Монца) — итальянский шоссейный велогонщик, трёхкратный победитель Джиро д'Италия и Тура Фландрии.

Биография

Отец Маньи зарабатывал тем, что держал лошадей для грузовых перевозок. Начинающему гонщику также приходилось работать с лошадьми до того, как он начал одерживать громкие победы. Фьоренцо впервые сел на прогулочный велосипед в 14 лет, через 2 года у него появился гоночный экземпляр. Он много тренировался, и с 1941 года стал регулярно участвовать в известных гонках, вскоре также попав в национальную сборную. Пока шла война, Маньи мог принимать участие только в гонках на родине, интерес к которым в тяжёлое время был не очень велик. В 1947 году он выиграл Тре Валли Варезине, тогда же впервые участвовал в Джиро д'Италия. Фьоренцо 25 раз стартовал на итальянских монументальных классиках, Милан — Сан-Ремо и Джиро ди Ломбардия, занимал на каждой из них 2-е, 3-е и 4-е места, но так и не одержал победу.

В 1948 году он впервые выехал на северные классики. На Туре Фландрии он сошёл после падений и поломок, а на Париж — Рубе стал 5-м. В июне Маньи выиграл Джиро д’Италия. Он захватил лидерство после 17 из 19 этапов, когда в спринтерском финише уступил действующему обладателю титула Фаусто Коппи. Фьоренцо толкал соперника, и команда Коппи (Bianchi) потребовала сурово наказать нарушителя. Организаторы прибавили ко времени Маньи 2 минуты, но он всё равно остался лидером, и Bianchi демонстративно снялась с гонки. В итоге Фьоренцо выиграл у ближайшего преследователя Эцио Чекки 11 секунд (рекордно малое преимущество на Джиро) и был освистан зрителями.

После завершения сезона он перешёл в Wilier Triestina, которая отрицательно отнеслась к желанию гонщика участвовать в северных классиках. Маньи поехал на Тур Фландрии с единственных механиком по билетам второго класса. Заручившись на месте поддержкой хозяина их гостиницы и его друга, итальянец на деревянных ободах ушёл в одиночный отрыв. За 10 километров до финиша его догнали, но он выиграл спринт. Защищать свой титул на итальянской супермногодневке Маньи не стал, сконцентрировавшись на своём дебютном Тур де Франс, где он выиграл этап, 6 этапов ехал в жёлтой майке и финишировал в итоге 6-м.

На Туре Фландрии 1950 гонщикам снова пришлось ехать в холодных и влажных условиях. Фьоренцо наращивал темп, пока не сбросил с колеса всех, и финишировал в одиночестве. Соседний Париж — Рубе того года стал для итальянца самым успешным: 3-е место после Коппи и Мориса Дио. На Джиро д’Италия Маньи выиграл королевский этап, но в общем зачёте стал 6-м. Маньи снова лидировал в общем зачёте Тур де Франс, когда итальянская сборная сошла в знак протеста против нападок зрителей на Джино Бартоли.

Тур Фландрии 1951 прошёл по традиционному сценарию: плохая погода и одиночный отрыв Фьоренцо. После 3-й подряд победы он зарёкся больше не участвовать в этой гонке, на Париж — Рубе он также приезжал потом всего раз. На Джиро д’Италия того сезона Маньи не выигрывал этапов, дважды терял розовую майку, но в итоге опередил ставшего вторым Рика Ван Стенбергена на 1 минуту 46 секунд. В том сезоне сезоне Фьоренцо одержал ряд заметных побед, в том числе впервые выиграл чемпионат Италии, что позже повторял ещё дважды. Став 7-м на Тур де Франс, он впервые не провёл ни дня в жёлтой майки. На чемпионате мира итальянец уступил только Фердинанду Кюблеру.

Джиро д’Италия 1952 Маньи закончил вторым, не сумев навязать борьбу Коппи. На Туре того сезона он снова облачался в жёлтую майку, став в итоге 6-м при доминировании Коппи. Фаусто выиграл и Джиро 1953, где Маньи 9-е итоговое место сгладил тремя этапными победами. Тур де Франс того года стал для Фьоренцо последним, он завершил его победой на последнем этапе; итальянец выигрывал хотя бы один этап на каждом своём Туре.

На старт Джиро 1954, где он стал 6-м, Маньи вышел в майке с беспрецедентной рекламой компании, несвязанной с велоспортом. В знак протеста против такой коммерциализации велогонки, предпоследний этап гонщики проехали в прогулочном темпе, к большому неудовольствию зрителей. В следующем сезоне Маньи носил розовую майку в первой половине Джиро, и в дальнейшем оставался в числе претендентов на победу. На предпоследнем этапе, когда лидер Гастоне Ненчини проколол колесо, его преследователи Маньи и Коппи сработались и вдвоём уехали от него. Фаусто выиграл последний этап Джиро в карьере, а в общем зачёте уступил победителю, Фьоренцо, 13 секунд.

На Джиро д’Италия 1956 года Маньи сломал плечо, но за 3 этапа до конца продолжал бороться за победу, в подъёмах вместо больной руки держась зубами за трубку, прикреплённую к рулю. Исторический 20-й этап, проходивший в ужасных погодных условиях, перевернул положение: Шарли Голь с 24-й позиции поднялся на первую, Маньи стал в итоге вторым. Поднявшись в том сезоне на подиум трёх главных итальянских гонок (Милан — Сан-Ремо, Джиро д’Италия, Джиро ди Ломбардия), в его концовке Фьоренцо завершил карьеру.

Сразу после этого он начал работать в штабе велокоманд, в 1963—1966 годах Маньи возглавлял сборную Италии.

19 октября 2012 года Маньи скоропостижно скончался в больнице Монцы.

Главные победы

Общий зачёт (1948, 1951, 1955) и 6 этапов (1948, 1950, 1953, 1955) Джиро д’Италия 7 этапов Тур де Франс (1949—1953) Тур Фландрии (1949, 1950, 1951) Чемпионат Италии (1951, 1953, 1954) Джиро дель Пьемонт (1942, 1953) Тре Валли Варезине (1947) Джиро ди Тоскана (1949, 1954) Трофео Баракки (1949, 1950, 1951)

Джиро дель Лацио (1951, 1956) Джиро делла Романья (1951, 1955) Милан — Турин (1951) Рим — Неаполь — Рим (1952, 1953) Джиро дель Венето (1953) Классика Сарда (1953) Милан — Модена (1954, 1955)

Результаты в супермногодневках

Гранд Тур	1947	1948	1949	1950	1951	1952	1953	1954	1955	1956
Джиро д'Италия	9	1	-	6	1	2	9	6	1	2
Тур де Франс	-	-	6	НФ	7	6	15	-	-	-
Вуэльта Испании	-	-	-	-	-	-	-	-	13	-

Ссылки

• [www.memoire-du-cyclisme.net/palmares/magni_fiorenzo.php Профиль] на memoire-du-cyclisme.net
• [www.cyclingarchives.com/coureurfiche.php?coureurid=2190 Профиль] на cyclingarchives.com
• [velolive.com/velo_legend/1666-lvu-flandrii-90.html Льву Фландрии — 90!]

Отрывок, характеризующий Маньи, Фьоренцо

В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.